Поздняя любовь (сборник). Иван Алексеев

с уже намеченного ею решения по Игнату.

      – Умница! – сказала она, и Игнат понял, что поступил.

      Сев за парту, он даже не очень вслушивался в следующие задания и только толкал локтем соседа, напоминая об утреннем разговоре.

      В самом конце двухчасового урока, перед обедом, в классе установилось неловкое молчание. Учительница нарисовала последнюю задачу и призывала уже не решить ее, а хотя бы дать идею решения, но желающих не было.

      – Саша? – удивилась учительница.

      Саша решительно вышел к доске и нарисовал на ней формулу, потом осторожно еще одну и вдруг смутился. По его невозмутимому и даже заторможенному лицу невозможно было понять, как он паникует. Один Игнат угадал это, встретившись с ним взглядом.

      Саша посмотрел на учительницу. Потом снова на Игната и опять на учительницу, но она молчала.

      Это был первый раз, когда она не подсказывала. И это было не честно. Никто в классе не знал решения этой задачи. Все умники, которых она выделяла, притихли. За что она так поступает с Сашей?

      – Нет, не то. Садись, пожалуйста, – сказала она. – Задача снимается с рассмотрения. Советую порешать ее на досуге. Я вам это настоятельно рекомендую, чтобы избежать неудобного подарка судьбы на вступительном экзамене в университет.

      Когда через пару дней в их классе зачитали полученные кандидатами баллы и назвали фамилии поступивших, Игнат успокаивал себя тем, что если бы у Саши не получился минус, а так и оставался ноль, он бы тоже не поступил, но все равно было чуточку неприятно и стыдно сознавать, что у соседа не получилось, и что, может быть, уезжающая домой пассивная половина уступила не более достойным, а более ловким.

      Про ловких он подумал еще потому, что, поддался их разговорам и не пошел на лекцию Колмогорова – одного из авторов нового школьного учебника алгебры, и поэтому необыкновенного в представлении Игната человека. Робкий ропот учителей его школы, считавших старые учебники лучше, конечно, вползал в его уши, но, не задерживаясь, вылетал оттуда. Игнат видел очевидное – человек специально придумал показать, что математика едина, и что в ней есть, чем удивить способного школьника, которому скучно с туго соображающими ровесниками. Наверное, академик и таланты придумал собирать в интернаты из желания удивить и готовности удивляться.

      В коридорах говорили, что раньше, пока не пошатнулось его здоровье, академик с удовольствием преподавал и в интернате, и в летних школах. Теперь же он в учебном процессе не участвовал, но вот пообещал приехать прочитать лекцию и приехал, наперекор всем сомневающимся.

      А Игнат, так хотевший увидеть и послушать этого человека, взял и ушел с его лекции. Сбили его с панталыки и незнакомые шумные люди, приехавшие с Колмогоровым из Москвы, и вдруг возникший на первом этаже тихого здания общежития беспокойный и усиливающийся дух коллективного ожидания зрелища, и обрывки разговоров обгоняющих его ловких людей о том, что академик – не важный лектор и с возрастом изъясняется все более путано и не понятно, и неожиданно полный актовый зал,