Пропасть Искупления. Аластер Рейнольдс

завернутые в пластиковый пакет три маленьких артефакта, украденные из раскопов.

      Сумка получилась на удивление тяжелой, и в ней почти не осталось места. Рашмика поглядела на жалкую кучку пожитков, понимая, что может взять только одну вещь. Что же выбрать?

      Здесь была карта Хелы, снятая со стены над кроватью, с отмеченной выцветшими красными чернилами извилистой линией вдоль экватора. Это изображение Пути не отличалось точностью, но в компаде лучшего не нашлось. И разве это имеет значение? Рашмике не добраться туда самостоятельно, и, если помощники не знают дороги, эта карта вряд ли сильно им поможет.

      Она отложила карту в сторону.

      Была тут и толстая синяя тетрадь с уголками, защищенными позолоченным металлом. В ней содержались рукописные заметки о вертунах, которые Рашмика прилежно делала на протяжении восьми лет. Рашмика начала писать в эту тетрадь, когда ей исполнилось девять и она решила – вполне в соответствии со своим ранним развитием, – что хочет стать ученым и изучать вертунов. Над ней, конечно, смеялись – по правде сказать, довольно добродушно и необидно, – но от этого она только еще более усердно царапала свои заметки.

      Рашмика знала, что нужно спешить, но не могла не перелистать эти страницы, внимая их шелесту, отчетливому в тишине комнаты. Бывало, она смотрела на тетрадь свежим взглядом, словно глазами другого человека, и та казалась подлинным произведением искусства. Вначале почерк Рашмики был крупным и аккуратным – детским. Она пользовалась ручками разных цветов и тщательно подчеркивала важные места. Кое-где чернила выцвели или растеклись, попадались пятна и кляксы, но ощущение много пережившей старины лишь придавало прелести этому процессу.

      Рашмика рисовала сама, копировала иллюстрации из других источников. Первые рисунки были грубыми и наивными, но через несколько страниц приобрели точность и уверенность, как наброски натуралистов Викторианской эпохи. Рисунки были заботливо дополнены стрелками и пояснениями.

      Само собой, это были чертежи артефактов вертунов, с записями об их происхождении и назначении, а также множество изображений самих вертунов, их анатомии и поз, воссозданных по найденным окаменелым останкам.

      Она переворачивала страницы – годы своей жизни. Почерк мельчал, читать было все труднее. Цветные чернила использовались все реже, несколько последних глав были написаны черными. Здесь тоже все было аккуратно, прежние методичность и прилежание никуда не делись, однако теперь рукопись напоминала скорее работу ученого, чем записи увлеченного ребенка, пусть и талантливого.

      Рашмика больше не брала тексты и рисунки из других источников, на бумагу ложились только ее собственные, не зависящие от чужого мнения мысли. Разница между первыми и последними записями была разительно очевидной для Рашмики, пройденный путь оказался длинным.

      Очень часто ее до того смущали первые робкие шаги, что порой хотелось выбросить эту тетрадь и начать новую. Но на Хеле бумага стоила дорого, а тетрадь подарил Харбин.

      Рашмика