Море – мой брат. Одинокий странник (сборник). Джек Керуак

Эверхарт, глаза, что с невозмутимым вызовом подталкивали его высказаться.

      – Ну, – начал он, – не сочти меня старым дурнем… но в юности, в семнадцать лет, если точнее, я выступал с речами на площади Колумба… Я стоял и говорил от сердца, пусть молодого, незрелого и сентиментального, и они не слушали меня! Сам не хуже меня знаешь. Они невежественны и в своем невежестве так жалки, так беспомощны! Когда противники красных свистели, они смеялись над моим положением…

      – Старая история, – перебил Ник. – Подобное никуда нас не приведет, ты же понимаешь! Ты причинял больше вреда, чем добра…

      – Конечно, я понимаю, но ты ведь знаешь, каково это, когда ты молод…

      Ник усмехнулся:

      – Мою фотографию поместили на первых полосах газет родного городка, когда мне было шестнадцать, – позор общества, городской радикал – и угадай что?

      – Что?

      – Моя старуха была довольна! Она сама была та еще ведьма, суфражистка и все такое…

      Они хохотнули, и Эверхарт продолжил:

      – Ну, в девятнадцать я все это бросил, непоправимо разочарованный. Одно время огрызался на каждого, кто со мной заговаривал. И постепенно всецело погрузился в английскую литературу, нарочно избегал общественных наук. Как ты понимаешь, шли годы – умерла моя мать, – и общественное сознание, какое поначалу у меня было, покинуло меня совершенно. Как и Ретту Батлеру, мне теперь было на это наплевать…[28] Я пожирал литературу, как свинья, – особенно Шекспира, Донна, Мильтона, Чосера, Китса и остальных, – и за мою блистательную характеристику мне дали должность старшего преподавателя в университете. На лекциях, касаясь любого социального протеста, я рассматривал его исключительно с объективной точки зрения; несколько лет назад, когда мы читали и обсуждали Дос Пассоса[29], я читал его работы только с позиции литературы. Ей-богу, сначала я избегал социализма умышленно, а в итоге и вовсе потерял к нему интерес. Поскольку я работал в университете, ведя довольно беззаботную, хотя и бесполезную жизнь, задумываться не было нужды.

      Ник молчал.

      – Но, скажу я тебе, эти годы преподали мне один урок – не доверять многим вещам. Я всегда верил в движение рабочего класса, хоть и позабыл о таких вещах, но я знаю теперь, во что не верил все эти годы, скорее с неосознанной злобой, чем с сознательной ненавистью. – И Билл воодушевленно уставился на Ника.

      – И во что же? – с подозрением спросил тот.

      – В политику, прежде всего в чистую политику. Политики выживают, только если идут на некие уступки; если нет, они слагают с себя полномочия. Таким образом, политик, идеалист он или нет, всегда рано или поздно встает перед неприятным выбором между справедливостью и выживанием. Это неминуемо подмочит его идеалы, так?

      – Похоже на правду. Что еще?

      – Зависимость от группы… Я этому не доверяю, прежде всего потому, что это означает подчинение человеческого разума догматической групповой воле. Когда я говорю так, я имею в виду не экономическую группу, где, на мой взгляд, разделение поровну естественно и неизбежно. Я имею в виду группу духовную… не должно

28

«Дорогая моя, мне теперь на это наплевать» – последние слова, которые один из центральных персонажей романа американской писательницы Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» (Gone with the Wind, 1936) Ретт Батлер говорит главной героине Скарлетт О’Хара перед расставанием; пер. Т. Озерской.

29

Джон Родериго Дос Пассос (1896–1970) – американский писатель-радикал коммунистических склонностей, художник, представитель «потерянного поколения»; в 1928 г. несколько месяцев провел в Советском Союзе, изучая социализм.