Я – прИступник. Данила Решетников

обоссанном. Один из мужиков сворачивает куда-то, ведет меня за собой. Мы заходим в комнату, напоминающую кладовку. Начинается шмон (это такой вид принудительного обыска, к нему мы еще вернемся не раз).

      – Раздевайся, – говорит он. – Из карманов вытаскивай все.

      Я начинаю шарить в карманах. Достаю портмоне, варежки…

      – Не надо, – отдает мужик с тремя, вертикально идущими по плечу, звездами обратно мне рукавицы, затем велит расстегивать кофту, спускать штаны до колена…

      – Трусы тоже снимай, – велит он. – Блять, только не меньжуйся, как девочка.

      Я смотрю на него в полном недоумении. Мне явно не по себе. Но трусы снимаю. Смотрю на него и жду. Будешь щупать меня за яйца?

      – Десять раз присядь.

      Я не ослышался?!

      – Присядь, говорю, десять раз! – повторяет он. – Ты не русский что ли?!

      Процедура из обязательной резко превращается в издевательски-аморальную. Сначала мне кажется, что он просто хочет поржать надо мною, но лицо его с каждым мигом становилось серьезней, а попа моя все ближе к холодному полу. В итоге я все же присел пять раз, после чего мужик откровенно сжалился и сказал:

      – Ладно, хорош. Одевайся давай и за мной.

      Я неукоснительно следую всем его указаниям, охотно надевая портки обратно и покидая столь неприятное место уже с пустыми карманами. Мы выходим на коридор. По обеим сторонам железные двери с большими глазками, ничем друг от друга не отличавшихся, пробирающих своим холодом, погружающих в глубины подавленности, тошноты и непонимания. Мужик встает возле самой ближней, вставляет в замок ключи и с диким треском, сопровождаемым невыносимо громким скрежетом, начинает их проворачивать. Дверь открывается, но не полностью. Сверху ее удерживает механизм незамысловатый. Так, что отпиралась она градусов на 45.

      – Заходи, – ворчливым голосом рявкает мужик на меня, не вынимая ключи из скважины.

      Я бреду потихоньку, захожу неуверенно внутрь. Дверь захлопывается сразу. Я смотрю на нее, обернувшись, но смотреть уже слишком поздно. Поворачиваюсь обратно. Перед глазами картина маслом: длинная мерзкая комната, справа сразу грязный вонючий сортир, ничем не прикрытый, в который сходить по большому можно только сидя на корточках, в правом верхнем углу мелкое решетчатое окошечко, посередине две кровати двухъярусных, на одной из них сидит худой мужичок в одной майке, зататуированный светло-синей краской от плеча до запястья. Я решаюсь на пару шагов, а потом и диалог завести короткий.

      – Здарова, – говорю я, протягивая ладонь для рукопожатия.

      Тот отводит свою обратно.

      – Ты кто такой? – спрашивает с прищуренным глазом. – За че заехал?

      – 228-я.

      – Часть какая?

      – Четвертая.

      Он морщит от удивления лоб, и я немедленно замечаю, что глаз его не прищурен. У него его попросту нет.

      – Барыга что ли? – напрягается мужичок. – Торговал?

      – Нет. Только хранил.

      – Пиздишь?

      – Нисколько. Зачем мне