Пальмы в снегу. Лус Габас

удара в дверь, пауза, потом еще два – условный сигнал. Хосе, как всегда, точен. Торопись – или опоздаешь на самолет. Но ты не спешишь. Вы не в силах друг от друга оторваться. Тебя тянет разрыдаться. Так закрой глаза и задержи это мгновение нереальности.

      Отведенное тебе время вышло, и его не вернуть. Вы уже все обсудили. Нет смысла плакать: все идет, как идет. Возможно, в другое время, в другом месте… Но нам не дано решать, где и кем родиться. Вы просто полюбили друг друга, зная, что рано или поздно этот день наступит.

      Ты встаешь с постели и начинаешь одеваться. Она продолжает сидеть, обнимая колени и положив на них подбородок. Она следит за тобой, а потом закрывает глаза, чтобы сохранить в памяти каждую черточку твоего тела, каждую прядку волос. Когда ты заканчиваешь одеваться, она встает и приближается к тебе. На ней лишь ожерелье из двух ракушек на кожаном шнурке. Она никогда его не снимает. Одна из ракушек – каури, блестящий завиток размером с миндальный орех, вторая – окаменевший домик ахатины, африканской улитки. Она снимает украшение и надевает тебе на шею.

      – Это принесет удачу и процветание на твоем пути.

      Ты крепко обнимаешь ее за талию и привлекаешь к себе, вдыхая аромат ее кожи.

      – Моя удача умерла здесь и сейчас.

      – Не отчаивайся. Где бы ты ни оказался, с тобой будет часть меня.

      Ее огромные, полные грусти глаза излучают уверенность. Она хотела бы верить, что даже смерть не разлучит вас и что есть на свете место, где вы будете едины, вне времени, вне границ и без притеснений.

      Ты дотрагиваешься до раковин в ожерелье. Каури гладкая на ощупь, как ее кожа, и блестит, как ее зубы, а отверстие в ней подобно вульве, куда входит и откуда исходит жизнь.

      – Ахатина убережет меня от дьявола?

      Она улыбается, вспоминая ваш разговор, когда все случилось впервые.

      – Ты силен, как сейба, и гибок, как королевская пальма. Порывы ветра не сломят тебя. Твои корни глубоко в земле, а ветви достают до неба.

      Снова слышны два резких, коротких удара в дверь, пауза и снова стук. Затем звучит голос, перекрывая шум бури:

      – Прошу вас! Уже поздно! Нам надо идти.

      – Минуту, Йозе. Я иду!

      У вас лишь минута на прощание, но хочется выпросить еще и еще минуту. Она собирается одеться, но ты не отпускаешь ее.

      – Оставайся обнаженной, как сейчас. Позволь полюбоваться на тебя.

      Сейчас у нее нет даже защитного ожерелья. А что ты оставишь ей? На столе только шлем, который тебе больше не нужен, и единственная фотография, на которой вы вдвоем. Ты берешь один из чемоданов, открываешь его и достаешь ножницы. Складываешь фотографию, отделяя ее изображение, и разрезаешь, потом передаешь ей половинку, на которой ты стоишь, опираясь на грузовик.

      – Вот. Помни меня таким, какой я сейчас, какой и я тебя запомню.

      Ты смотришь на вторую половинку, с которой улыбается она, прежде чем положить в карман рубашки.

      – Ужасно, что я не могу… – Рыдание не позволяет тебе продолжить.

      – Все будет хорошо, – честно лжет она.

      Она лжет, потому что знает, что будет