Малахитовый лес. Никита Олегович Горшкалев

кивнул:

      – Не будем.

      – Да, только вот в чём загвоздка: мало кто возвращался из Зелёного коридора живым, – вставила Агния, вырвав Репрева из мечтаний о богатой жизни. – И тем более с малахитовой травой. Её испокон веков добывали бенгардийские тигры, следуя известным только им правилам и законам. А теперь нет ни тигров, ни Бенгардии, ни законов, ни правил. Как вы себе это представляете, доктор? И что станет с Умброй?

      – Его ждёт та же судьба – он отправляется с вами, – ответил доктор.

      – Вы пошлёте несовершеннолетнего фамильяра в Зелёный коридор? Вы что, спятили? Вы не имеете никакого права!

      – Правильно, фамильяра. Будь он кинокефалом или феликефалом, тогда, может быть, я бы и поразмыслил над тем, чтобы мой отряд присмотрел за ним на время вашего отсутствия…

      – Как же конвенция? Фамильяр – такое же живое существо, как и мы с вами. Какой-то художник вложил в него частичку своей души. Отправьте Умбриэля в приют, я требую! – рявкнула Агния, стиснув кулаки и прижав к ноге хвост.

      – Я правильно понимаю: вы отказываетесь от того, кого вы только что называли своим сыном? – сделал удивлённое лицо доктор, в глазах сверкнула насмешка.

      – Всё лучше, чем отправлять его на убой в Зелёный коридор, – процедила Агния, глядя на Цингулона исподлобья.

      – Мы отправляем фамильяра добывать малахитовую траву, не на убой.

      – Он там умрёт… – в отчаянии прошептала Агния, взывая к жалости – чувству, которым Цингулон, по-видимому, не обладал.

      – Так приложите все силы на то, чтобы он выжил, – отрезал генерал.

      Подойдя неуверенными шажочками к Цингулону, Умбра спросил:

      – Вы тот самый отряд?

      – Да, тот самый, – улыбнулся генерал, присев перед ним на корточки.

      – Настоящий-настоящий? – не унимался дракончик под сердитое ворчание Агнии: «Не сейчас, Умбра!»

      – Настоящий-настоящий, – подтвердил Цингулон, рассмеявшись.

      – А можно потрогать ваши доспехи? – Умбра подбежал к ближайшему отрядовцу, показывая на него пальцем.

      – Разрешаю, – сдерживая смех, ответил генерал.

      Под снисходительные смешки сторожевых Умбра погладил руку отрядовца в броне от локтя до кисти, прочувствовав твёрдый, как камень, материал, и поспешил вернуться к Цингулону.

      – Мой папа сделал что-то плохое? – спросил Умбра.

      – Я сожалею, малыш, – ответил Цингулон, делая грустное лицо. – А ты очень преданный фамильяр, если называешь своего хозяина папой.

      – Я очень люблю Репрева! – прямодушно заявил Умбра. – Мой папа всегда хотел быть в вашем отряде.

      – Умбра! – неловко приструнил его Репрев.

      – Я помню твоего папу, – сказал Цингулон. – Мы не могли принять Репрева в отряд из-за его… состояния здоровья.

      – Ага, из-за лапы, которую я потерял почти десять лет назад, – буркнул Репрев. – Но приятно, что помните.

      – О, вас сложно забыть! – с мутной улыбкой вставил генерал под гогот отряда. После его слов Репрев почему-то дико смутился, отвернулся от всех и как бы собрался