Гарем и легкость. Семён Афанасьев

Бронкс тоже планировал посетить. Но ближе к утру. Однако, судя по всему, не успел вот только что.

      В руках матери была зажжённая свеча; происходящая в комнате дочери картина мгновенно оказалось как на ладони.

      А в следующий момент старшая орчанка прокричала что-то гневное на своём языке и без разговоров вцепилась родной дочери в волосы.

* * *

      Откровенно говоря, в более идиотском положении Бронкс ещё не оказывался. И дело даже не в неловкости самой ситуации, которой он с удовольствием избежал бы.

      Вначале мать пыталась оттаскать дочь за волосы, что-то при этом постоянно выкрикивая на своём языке. Дочь не оставалась в долгу, поэтому гному пришлось бестрепетно вклиниться между ними, растопыривая собственные руки на всю длину и принимая на себя основной удар женской стихии с обеих сторон.

      К сожалению, руки орчанок были намного длиннее. В итоге, замирить их принудительно не вышло – только сам огрёб.

      Ещё через несколько минут женщины утихомирились самоходом, обнялись и тут же принялись рыдать, усевшись на кровати.

      Бронкс, пользуясь полным отсутствием внимания к собственной персоне, счёл за благо исчезнуть молча. Прошлепав босыми ногами через весь дом в свою комнату, он возблагодарил создателя за природное чувство пространства у своего народа: любой гном, в каком лабиринте он ни окажись, запоминает дорогу влёт и с закрытыми глазами.

      Быстренько одевшись в своей комнате, он подхватил изрядно полегчавшую котомку и был таков. На всякий случай, впрочем, на своей кровати он оставил на клочке бумаги личный номер в Едином Банке.

      Надобно отметить: как и всякое заведение подобного рода, этот совместный банк гномов (и ещё кое-каких народов) выполнял не только финансовые функции. Одновременно он служил универсальным способом передачи письменной корреспонденции, ценных посылок, дорогих вещей.

      Эти дополнительные услуги широкому кругу клиентов не рекламировали, но Бронкс, осведомленный о ювелирном деле не понаслышке и вполне себе профессионально, доступ к тамошней почте имел. Здраво рассудив, что они ему напишут, если какая надобность в нём возникнет, он пообещал себе к самим женщинам заглянуть как-нибудь через пару месяцев, когда обоснуется и устроится.

      Бедствовать фемины теперь по-любому не должны, потому что по местным меркам одарил он их изрядно. Кстати, в харчевне отчего-то имелся даже вполне себе пристойные сейф, куда и были убраны переданные им от судьи документы (вместе с уже его личной финансовой помощью).

      Когда он уже отошёл на добрую милю от харчевни, позади раздалась дробь копыт одинокого коня, прущего галопом среди ночи. На всякий случай посторонившись с дороги (а ну как собьют – и по тёмному времени даже не заметят), Бронкс с удивлением через минуту обозревал орчанку-мать.

      Та, соскочив с седла в одно касание, снова прижала Бронкса носом меж своих полушарий и коротко сказала:

      – Спасибо за всё. Хорошо, что ты уходишь. Так для всех лучше.

      Хлопнув озадаченного донельзя гнома по