Дочь костяных осколков. Андреа Стюарт

непроницаемым.

      Я знал, какой прием ей оказали. Такой же, как и родителям Эмалы: пожали плечами, посмотрели как на помеху в важных делах. Молодые женщины иногда убегают, это не новость. И что теперь? Теперь все слуги императора должны броситься на ее поиски?

      – Просто оставьте меня в покое, – сказала трактирщица и вернулась к своим дамплингам.

      Возможно, солдат из переулка уже идет по улице, потирая ушибленную голову, и на языке у него вертится множество вопросов. Но Эмала… Ее имя звучало у меня в ушах и подталкивало к действиям.

      Я обошел прилавок и встал рядом с Данилой у разделочной доски. Не дожидаясь разрешения, взял тесто и начинку и принялся лепить дамплинги. Данила на секунду растерялась, но потом снова принялась за дело.

      В зале у нас за спиной два солдата поднимали ставки в карточной игре.

      – А ты хорош, – проворчала Данила. – Ловко лепишь и быстро.

      – Моя мама… она была… кухаркой…

      Я мрачно улыбнулся и попытался припомнить, когда был дома в последний раз. Казалось, что в другой жизни.

      – Она готовила лучшие на всех островах дамплинги. Я редко бывал дома, ходил под парусом, учился, чтобы сдать экзамен по мореходству, но мне всегда нравилось помогать ей на кухне. Даже после экзамена.

      – Если ты сдал экзамен по мореходству, почему ты – солдат?

      Я прикинул варианты. Обманывать я умел мастерски. Таких обманщиков еще поискать. Иначе мне бы уже давно не сносить головы. А эта женщина напомнила мне мою мать – грубоватая, но с добрым сердцем. И мне надо было найти пропавшую жену.

      – Я не солдат, – признался я и задрал рукав камзола на руке с татуировкой.

      Данила взглянула на кролика, посмотрела мне в лицо, прищурилась, а потом ее глаза округлились.

      – Ты – тот контрабандист, – прошептала она. – Йовис.

      – Я бы предпочел, чтобы меня называли самым удачливым контрабандистом за последние сто лет, но, если вам угодно, пусть будет просто «тот контрабандист».

      – Зависит от того, что называть удачей, – хмыкнула Данила. – Что-то мне подсказывает, твоя мать так бы это не назвала.

      – Возможно, вы правы, – легко согласился я.

      Данила бы расстроилась, если бы узнала, до чего я докатился, но теперь она расслабилась, лицо ее уже не было таким суровым. Мы стояли, прикасаясь друг к другу плечами. Я был уверен, что она меня не выдаст. Такие, как она, не выдают.

      – Мне надо поговорить о вашей приемной дочери. Как она исчезла?

      – Не о чем особо рассказывать. Вот она здесь, а на следующий день ее уже нет. Только девятнадцать серебряных монет на покрывале. По одному серебряному фениксу за каждый год ее жизни. Это было два дня назад. Мне все еще кажется, что вот сейчас я оглянусь – и она войдет в дверь.

      Но она не войдет. Я знал, что не войдет, потому что сам ждал этого целый год. Я все еще видел кровать Эмалы с разбросанными по покрывалу девятнадцатью серебряными монетами. Мог почувствовать, как у меня заколотилось сердце и свело живот, когда я понял, что