Земля матерей. Лорен Бьюкес

Дуэйн Джонсон.

      Майлс не знает, почему сам он до сих пор жив.

      – Как ты полагаешь, каковы будут экономические последствия всех этих брошенных машин? – спрашивает мама, закидывая на плечо сумку, делая вид, будто не замечает, что он идет медленно, прижимая ладонь к животу.

      – Только больше никакой учебы на дому, – стонет Майлс. – Пожалуйста!

      – Положительный момент в том, – не обращает на него внимания мама, – что машины доступны каждому, дороги свободны, меньше вредных выхлопов, замедление глобального потепления. Но, с другой стороны, все общественные стоянки заполнены четырехколесным хламом. И каковы последствия от сокращения рабочих мест и уменьшения налоговых поступлений от автомобильной промышленности? Или ты думаешь, что сейчас этим занимаются одни роботы?

      – Мам, мне все равно.

      Двери раздвигаются с тихим шипением, и они проходят в зал вылетов. Все магазинчики и кафе закрыты, но сквозь защитные решетки видны пустые или почти пустые полки. Полно газет и журналов, но ничего съестного, если не считать разорванного пакетика с чипсами, рассыпавшего по полу свое оранжевое содержимое. На кассе объявление: «Извините, санитайзеры для рук закончились!» и грустный смайлик.

      Застывшие ленты для выдачи багажа подобны гигантским сколопендрам. Как там их называл Сифизо? «Шонгололо»[13]. Сифизо родом из Дурбана, где сколопендр так много, что приходится каждый день выметать их из дома, но иногда они только притворяются мертвыми, чтобы их оставили в покое. Сифизо был родом из Дурбана.

      Колесики чемодана делают «тррррррррррр» по полу, единственный звук помимо «чвак-твик-чвак» подошв кроссовок. Ни объявлений, ни музыки. Очень непривычно. Мама сосредоточена на цели, решительно идет по пустынным залам, и тут, когда они направляются к терминалу «Д», Майлс, к своему облегчению, узнаёт нарастающий гул голосов, человеческих голосов.

      – Надень капюшон, хорошо? – предупреждает мама. – Я не хочу привлекать внимание.

      «Бедные застрявшие пассажиры», – думает Майлс. Целые семьи, расположившиеся среди чемоданов, вымотанные, раздраженные, усталые, стоящие у окон или кучкующиеся между слепыми мертвыми лентами для выдачи багажа. Сплошь одни женщины. Это и так понятно, правильно? Майлс опускает капюшон ниже на лоб, убирает подбородок.

      К единственной билетной кассе извивается длинная очередь, почти все сидят, по-турецки или раскинув ноги, словно они ждут уже давно, кроме одной дамы в узкой черной юбке и пиджаке, которая стоит, подчеркивая этим свой наряд, в одних чулках, туфли на высоком каблуке примотаны сверху к чемодану. Бизнес-леди настроена по-деловому. За окошком кассы никого нет. Общая для всех рейсов. Открывается в 8.00.

      – Господи, это настоящий конец света, – замечает мама.

      «Это шутка», – думает Майлс.

      Сотрудница «Пан-Америкен» с бейджиком на ярко-желтой ленте замечает, что они стоят, и подходит к ним, постукивая по бедру фонариком.

      – Здравствуйте. У вас уже есть билеты? Вам лучше сесть. Устроиться поудобнее.

13

Шонгололо – на языках зулу и коса «многоножка».