Счастье жить. Коротко о главном. Елена Соловьева

      Вовка гладил щуплое тельце щенка.

      Дрожащей рукой он медленно проводил по белой спинке, вытягивал губы в слюнявую трубочку и пьяненько ласково пришептывал:

      – Ну-ну-ну, чщ-чщ-чщ. Не бойся. Я тебя не обижу.

      Щенок лежал у Вовки на ногах, вытянувшись в теплой ложбинке.

      Каждый раз, когда заскорузлая ладонь ложилась кутенку на голову, он вздрагивал и старался поджать задние лапки к розовому брюшку. Однако мягкое движение успокаивало, и щенок все больше доверялся незнакомцу, от которого пахло мусором и отходами.

      Человек и собака, научившиеся бояться и жить без любви, еще не смели поверить, что встретили друга.

      Но от заботливых Вовкиных касаний, в эти утренние часы, на крыльце у закрытого магазина, два сердца согревались и пропитывались нежностью друг к другу.

      – Эй, кто это у тебя там?! – вдруг услышал Вовка, и попытался быстро прикрыть щенка полой замусоленной кофты.

      – Ну-ка, дай сюда!

      Сильная рука бесцеремонно нырнула под одежду, и вырвала испуганного собаченка из теплого чрева вовкиной хламиды.

      Щенок пронзительно завизжал и завертелся, стараясь вырваться, а Вовка подскочил и протянул руки к обидчику за собакой:

      – Отдай, не мучь собачку!

      Витька крепко сжимал в руке маленькое тельце, и чувствовал под пальцами хрупкость подвижных косточек и трепетание сердца.

      Руку со щенком он держал высоко над головой, а второй отпихивался от пьяницы:

      – Да отвали ты, пьянь. Это же не твой щенок.

      – Мой! Это я его нашел. Он мой!

      – Где ты его нашел?

      – На остановке, в коробке. Я его нашел. Он мой. Отдай.

      Вовка тянул руки к щенку, и изо всех сил старался не заплакать.

      – Вовка, а сколько тебе лет? – спросил один из троих подростков, стоящих рядом.

      – Шестьдесят осенью будет, – сказал Вовка, и все же не удержался и всхлипнул.

      – Ну вот, видишь, тебе шестьдесят скоро будет, а ты плачешь как маленький. Такому, как ты, нельзя доверять детей. Даже собачьих. Да? – спросил Витька, глядя уже в морду щенку.

      Тот скулил и бился в его руке, и Витьку это начинало уже раздражать.

      Сначала он хотел кинуть кутенка обратно пьянице, но увидев, что на него смотрят дружки, с силой оттолкнул Вовку.

      – Пошли. – коротко кинул он своим, поднял руку с пищащим щенком, и нараспев прокричал, – Несет меня лиса за темные леса!

      И компания, хохоча, направилась в сторону леса.

      Вовка, упав от сильного толчка, даже не пытался встать. Он сидел в пыли, и плакал, закрыв лицо грязными руками.

      ***

      Витька быстро зашагал в лес, увлекая компанию за собой.

      Он специально шел размашисто, так, чтобы дружки еле поспевали за ним, все чаще переходя с быстрого шага на бег.

      Они догоняли его, пытались подстроиться под шаг, но скоро отставали и снова припускали трусцой.

      Витька верховодил их небольшой компанией с весны прошлого года.

      Тогда новый этап взросления Витьки, росшего без отца, вылился в острое желание руководить кем-нибудь. Подросток хотел признания, уважения, восхищения.

      Но двойки в журнале, неприязненное отношение учителей к нерадивому ученику, безразличие одноклассников и вечно работающей матери, не давали Витьке шансов получить желаемое.

      Чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание, до этого тихий и незаметный, мальчик начал курить, выпивать, хамить и прогуливать уроки. И это возымело успех.

      Учителя выучили его фамилию, мать начала с ним разговаривать, ну и что, что ругательно.

      Но самое главное – он обрел свою стаю, в которой стал вожаком.

      К нему прибились Шнырь, Лёка и Бока. Младше его, они нуждались в примере для подражания, покровителе и обществе таких же, как они.

      И Витька стал для них героем.

      Потом, познакомившись поближе, Витька узнал, кто оказался в его свите.

      Шнырь – Генка Уваров, который получил свое прозвище за юркую вездепролазность, особенно в чужих карманах и кошельках, оказался садистом.

      С малолетства Генку до полусмерти бил за любую провинность, а чаще просто так, вечно пьяный отец. Мать же ни разу не заступилась за сына. Наоборот, когда муж впадал в пьяную ярость, она бросала сына ему на растерзание, а сама пряталась и в укрытии ждала окончания бури. Потом, когда муж успокаивался или засыпал, она возвращалась. Как ни в чем не бывало мать журила сына за разбросанные вещи и принималась, напевая, наводить порядок, не обращая внимания на Генкины слезы, синяки и ссадины.

      И Генка озлился. На отца, на мать и на весь белый свет.

      Не смея противостоять отцу, ни во что не ставя мать, он получал извращенное удовольствие, мучая животных и измываясь над малышней.

      Шнырь рос, и желание