Канцелярский клей Августа Мёбиуса. Сборник рассказов. Юрий Горюхин

где и поживешь какое-то время, пока не вспомнишь чего-нибудь или тебя не вспомнят.

      – Хорошо.

      – Величенко, проследи, чтобы старика никто не обидел в камере.

      Дом престарелых – это же мечта, общество ровесников и ровесниц, клубы по интересам, душевный персонал, хорошая еда, концерты шефов с завода резинотехнических изделий, организованные походы в театр, цирк, стадион – мне трудно скрыть слезящуюся радость.

      ***

      Камеры находятся, конечно, в подвале. Открывай, сержант Величенко, тяжелую дверь. Что-то здесь тесновато, да и воздух тяжеловат. Ну вот – куда мне теперь лечь? Ни в одной стране строительство тюрем не поспевает за ростом преступности, воображают еще, что вот-вот с ней покончат.

      – Ничего, отец, ночь перекантуешься, а утром тебя отвезем, не бери в голову.

      Спасибо, сержант Величенко.

      – А куда мне примоститься?

      – Сейчас, отец, устроим. Эй ты, буйвол! А ну уступи место!

      Теперь братва будет ко мне относиться с уважением, и никто не посмеет обидеть недобрым словом или посмотреть исподлобья.

      Буйвол, конечно, не такой уж и буйвол, но все же страшный и лохматый. Спросонья не может понять существа происходящего.

      – Вот, отец, сюда ложись.

      – Да мне надо совсем немного, я бы где-нибудь с краешку.

      – Ничего, занимай место, если кто-нибудь будет бузить, скажешь – я ему вертолет устрою.

      Ушел. Подействует ли на буйвола угроза умиротворяюще или он будет трясти меня за воротник и выговаривать свои претензии.

      – Старик, вали с моего места – спать хочу. А вложишь – разберу по мослам.

      Лаконично и доходчиво. Спи, мил-человек, ты прав – мы не в дребезжащем трамвае, чтобы почтительно приглашать немощных на свое место. Где же тут самая теплая стенка, около которой можно было бы присесть? Пол жесткий, но не холодный, сил нет, глаза ничего не видят, в голове шум ручейка во время паводка. Лягу на левый бочок, положу шершавые ладошки под шершавую щеку и буду ждать утра, которое непременно наступит.

      ***

      – Старик, старик! Вставай тебе говорят!

      Что буйволу от меня надо, надеюсь не поговорить за жизнь?

      – Что вы хотите?

      – Иди, старик, ложись на мое место, мент придет, скажешь, что всю ночь там спал, понял?

      – Понял.

      Эх, буйвол, буйвол – боишься наказаний. На нарах, конечно, удобнее.

      ***

      – Тропиков! – на выход!

      А вот и утро, брякает алюминиевая посуда, потягиваются нарушители законов, хмурятся в бесконечные бумаги следователи, затягивают портупею оперативники, а вдруг обо мне совсем…

      – Батя, выспался? – пойдем скорее, пока машина есть, отвезем тебя.

      Пойдемте, сынки, пойдемте. Хорошие вы ребята, только что вы мне в ухо орете – старость и глухота не сиамские близнецы-сестры.

      ***

      – Что, дед, ничего не помнишь, а?

      Крути баранку, водила, и не отвлекайся.

      – Да нет, кое-что помню.

      – От бабки, наверное, сбежал, а всем мозги парит, что ничего не помнит, так ведь, дед?

      Какой