Стеклянная княжна. Тальяна Орлова

подружкам говорила – ну, типа у отца дела совсем худо пошли, ему ростовщики уже долговой ямой грозят. Я тогда и подумала: вот кто мог бы колечко спереть! По глупости, конечно. Или по чистому сердцу – может, считала, продаст побрякушку и папку своего спасет? За родного папку ведь и жизнью рискнешь, а шо?

      Я смотрела на нее такими же расширенными глазами, теперь вообще не понимая, что происходит. Если Марита – воровка, то она заодно и величайшая актриса выездных театров. Не придумав, как отреагировать, я вставила идиотское:

      – Не «шо», а «что», Марита.

      – Да-да, забываю! – она кивнула с настоящей благодарностью, от которой мне совсем неловко стало. – Или не она? Но может быть точно такой же, как она. И я не знаю, что думать дальше, Айса! Ведь дура, преступница, идиотка последняя… но разве на такое пойдешь ради себя? Разве такое не совершишь только ради самого дорогого человека на белом свете, а?

      Я не знала. Я даже не знала, что означает «самый дорогой человек на белом свете». Ради своей семьи я замуж за чудовище пойду, но на верную смерть бы не согласилась, скорее всего. И таких подозреваемых, как Лорина, могут быть сотни. Но только мало кто спрятал бы колечко именно в моей обувной коробке.

      А Марита все не унималась:

      – Поговаривают, что перстенек как замок стóит, прикидываешь? Это сколько же проблем можно уладить с такой кучей золота!

      – Ни одной не уладишь, – охладила я ее пыл. – Даже если удастся его вынести из университета, то в ближайшие лет пять с такой вещью лучше не высовываться – скупщики тоже не дураки и с шелле связываться не станут. То есть надо ждать годы, потом ехать на другой конец империи – и то останется риск, что скупщик скорее тебя сдаст за объявленное вознаграждение.

      – Серьезно? – девушка выпучила ярко-зеленые глаза. – Тогда это не Лорина… она ж из купеческих, должна разбираться в таком не хуже твоего. Вот ведь как, – она будто расстроилась. – А я с тех пор только и думаю, что бы могла сделать, имея гору золотых кратов. Сбежала бы отсюда, забрала бы родных, купила бы всем липовые бумаги, чтобы великий князь нас вовек не нашел… А потом думаю, что всех соседей и друзей не заберешь. Так, может, и хорошо, что у меня нет возможности? Но разве может быть такое, шо никакой возможности увернуться нет? Ведь если боги существуют – они должны подарить хотя бы шанс!

      Она о шансе продажи перстня говорит, или я уже надумываю? На «шо» опять перешла, то есть заволновалась. Но сам предмет разговора был печальным – он касался и меня тоже:

      – Не знаю, Марита, клянусь богиней, что не знаю, будет ли вообще какой-то шанс.

      – Но это несправедливо! – она вдруг завопила громче, как будто держалась-держалась, а потом прорвало. – Посмотри на нас – кому мы такое зло успели сделать? Мамуся рыдала, сказать ничего не могла, а соседи смотрели так… я понимала, почему так смотрят. Ведь легче руки на себя наложить, чем… под старика с калечным разумом…

      Если она сейчас еще и разрыдается, то я точно поверю в ее вину. Не женой Зохара она хочет стать: супругой лучше лишь в сравнении, но тоже