Председатель Томский. Олег Новокщёнов

кувшинов, графинов, штофов, фляг, бидонов, банок и даже рогов. Столы были плотно заставлены: у каждой тарелки стояло по четыре бокала, рюмки или стакана с разнообразным спиртным.

      Первый тост по традиции говорил хозяин – «За героев пятилетки!» Это означало, что присутствующие должны выпить как можно больше за пять минут. Допускались любые напитки, но по негласному правилу старые коммунисты, которых в зале было большинство, пили только крепкие. Заедать не поощрялось, закусывающих ранее четвёртого тоста могли обвинить в протаскивании уклона.

      Вторым тостом «За крепкую дружбу пролетариев всех стран!» Молотов разрешал запивать, но только креплёным вином. Выбор основного напитка каждый был волен делать сам. Старые коммунисты вновь проявили принципиальность.

      Третий тост «За рабоче-крестьянскую Красную Армию!» произнёс Ворошилов. Пить можно было только спирт.

      Венцом первого круга стал четвёртый тост – «За ударников!» От каждого стола выделялся один «стахановец» – самый стойкий товарищ, который должен был защищать честь стола в битве передовиков. В отличие от буржуазных игрищ «кто кого перепьёт», у коммунистов соцсоревнование продолжается до последнего павшего, так как пить лёжа противно марксистско-ленинскому учению об империализме.

      В перерывах между тостами коммунисты могли свободно доносить друг на друга, выявляя злостно недопивших уклонистов. Для этой категории в саду были устроены дыбы, на которых должны были донаполнять провинившихся. По заведённому порядку перед оргией группа членов и кандидатов ЦК ВКП(б) во главе с Уншлихтом устанавливала план по выпитому и столовые нормы, которые должны были строго соблюдаться. К каждому столу был прикреплён офицер НКВД, следивший за выполнением плана и составлявший списки оппортунистов, основываясь на доносах и личных наблюдениях. Оппозиционеров хватали, волокли в сад, по дороге немножко избивая (для проформы), и вешали на дыбу. Затем к ним подсоединяли клизмы с алкоголем и производили акт революционного возмездия. Чтобы создать масштаб, в списки кроме членов партии вносили комсомольцев и комсомолок, которые выполняли роль массовки. Их раздевали догола и секли. Кругом царил такой подъём, шум и гам, что для подачи сигнала на второй круг пришлось стрелять из пушки.

      Истерзанные партийцы возвращались в зал. Многих поддерживали их товарищи. Какого-то старого большевика, бесчувственного, в одном сапоге и с торчащей из галифе грелкой, внесли на руках.

      Объявили тост: «Смерть троцкистским перерожденцам!» По рядам коммунистов прокатился стон, кого-то рвало, кто-то упал под стол; большинство были так пьяны, что засыпали, и их приходилось хлестать по щекам. Бухарин, подавая пример выдержки и самообладания, ползал по рядам столов и укреплял товарищей нечленораздельным рёвом. Радек с присвистом икал, после каждого раза повторяя: «Хуле!» Ворошилов, дико озираясь, хрюкал и грозил в пустоту наганом. Пятаков, обгадившись, беспомощно елозил по полу, пытаясь то ли встать, то ли улечься.