Имеющий уши, да услышит. Татьяна Степанова

китайской ширмой, спешно одеваясь. – Вольдемар, не стой столбом, проси мадемуазель пожаловать… морс малиновый налей нашей гостье… угости, пока я… Мадемуазель Клер, выпейте малинового оршада.

      Русский, английский – все вперемешку. Вольдемар сделал церемонный жест – прошу, заходите в павильон.

      Но Клер благоразумно осталась снаружи.

      – Ваша светло… Евграф Федоттчч, у меня очень важные новости, поэтому я и пришла, – оповестила она его.

      Комаровский возник в проеме двери – в белой рубашке, черном жилете, галстук черный повязан наспех, свободно, редингот свой он держал в руках. Смотрел на Клер так, словно вообще видел не ее, а светлый призрак, дух лесной.

      Она сбивчиво начала рассказывать о том, что узнала вчера вечером – о еще одной жертве изнасилования, которую надо искать на барской кухне.

      – Да, это очень важная новость. Да, конечно, спасибо… я тоже узнал вчера, что были и другие. – Комаровский кивнул.

      – Осмотр тел вчера вам что-то прояснил?

      Он рассказал ей лаконично – обозначил главные детали, без ужасающих натуралистичных подробностей.

      – Я хотел вам написать сейчас… утром, прислать записку. Мадемуазель Клер, вы пришли одна, надо было хотя бы лакея с собой взять. Потому что небезопасно гулять, раз в окрестностях бродит жестокий убийца.

      Клер раскрыла свой ридикюль и молча достала маленький французский пистолет. Показала ему.

      – Это меняет дело, конечно. Вы вооружились. Похвально. – Он смотрел на нее с высоты своего роста. – Умеете стрелять из пистолета?

      – Умею.

      – Смею спросить, кто вас учил стрельбе?

      – Байрон. Когда мы были в Швейцарии. Он многому меня научил в мои шестнадцать лет.

      – Ясно. Смею еще спросить вас – вы постоянно в черном. Вы носите траур по лорду Байрону, умершему в Миссолонгах?

      – Нет. Я ношу траур по своей дочери Аллегре. Она умерла четыре года назад в Равенне, пяти лет от роду.

      – Я сам отец. – Комаровский, казалось, смутился или смягчился – выражение лица его вновь изменилось. – У меня умерли сыновья младенцами… и дочка умерла от грудной простуды. Я знаю, что это такое, какая душевная мука, когда они, малыши, уходят от нас… пусть и на небеса.

      Клер глянула на него. Но ничего не сказала.

      – Все эти дни, мадемуазель Клер, я волновался о вашем самочувствии и хотел…

      – Узнать подробности нападения на меня в беседке в целях дознания и розыска?

      – Да. Вы в силах говорить на эту тему?

      – Человек, который на меня напал, убил Аглаю и всю ее семью, – сказала Клер Клермонт. – Это произошло потому, что со мной у него не вышло. Это из-за меня все они погибли, потому что…

      – Нет никакой вашей вины, выбросьте это из головы, идемте. – Евграф Комаровский повел ее от павильона. Обернулся к денщику и сделал ему такой жест рукой – два пальца. Клер не поняла его смысла. Денщик Вольдемар заморгал и затряс головой – мол, понял, будет сделано.

      Они шли по берегу