Дневник давно погибшего самурая. Артур Александрович Бузницкий

то временами в ней ничего не было живого, настоящего, только какая-то страшно умелая игра голосов, особенно это слышали и чувствовали те, кто умел по настоящему слышать и слушать, что происходило между этими голосами, что делалось вообще за ними во время этой песни, то неуловимое и незримое, что оставалось в конечном итоге в сухом остатке после всего этого пения…

      Невольно создавалось впечатление, что эти люди, эта семья, каждый раз в такие моменты выполняет чей-то тайный приказ, кем-то когда-то отданный им, и который они когда-то приняли для себя, как закон. Как закон для их дальнейшей жизни, точнее, дальнейшего существования на этой земле в этом городе. И в этом, наверное, была главная сила «вечности» этой семьи, её невозможной непотопляемости при любой власти в этом постоянном обмене своих жизней на служении чем-то ради неё, где ты послушно, со смирением принимаешь очередные правила игры на новой шахматной доске, где ты всегда будешь играть черными, потому что таково первое условие таких игр, их правил. Но эту семью все условности этой игры давно уже не волновали, не беспокоили, они ещё при батюшке-царе приняли эти правила игры, и всегда играли, за редким исключением, по правилам год за годом, только время от времени меняли на себе вышиванки, которые очень быстро выгорали под разными солнцами.

      В тот осенний холодный вечер я попал в их квартиру под видом командировочного из московского ЧК, соратника чуть ли не самого Железного Феликса. Пройдя почти все комнаты, набитые людьми, я обратил внимание на одну странность. В каждой комнате на стенах висели чёрные квадраты из скорбной ткани, за которыми скрывались, когда я посмотрел, что было за ними, старые иконы в дорогих оправах. Необычным и кощунственным было то, что они все, без исключения, были разбиты и разломаны в куски, но потом аккуратно и заботливо собраны, и восстановлены, после чего бережно закрытые, завернуты в чёрные куски ткани, чтобы они не бросались в глаза, чтобы их никто не мог увидеть. Остановив какого-то маленького человечка, который шнырял между гостями, как бездомная собака, я спросил его об этом, на что он охотнодоложил, что отец хозяйки дома – поп, и после того, как по велению нового времени, все иконы в доме были собраны в одно место и показательно разбиты перед всеми соседями, затем все их обломки были выброшены в самый дальний чулан дома. Но старик священник их нашёл и собрал обратно, как мог, и пригрозив, что проклянет всю семью до седьмого колена, поразвешивал их обратно на старые места при условии, что если кто-то будет приходить в их дом – гости или друзья по работе, то они перед их визитом будут обязательно завешиваться чем-то для соблюдений правил нового времени. Поэтому, когда каждый раз ты попадал в их квартиру, ты не мог отделаться от впечатления, что в ней в очередной раз кто-то умер, так как все иконы были завешаны тёмными тканями, как по древнему поверью зеркала в доме усопших, чтобы те не могли через зеркала вернутся обратно в мир живых. Но не успел этот любезный человек всё это мне рассказать и отойти