Стенание. Кристофер Джон Сэнсом

на равенство, право отбирать имущество у богатых и делать его общим.

      – Значит, Армистед Грининг мог быть анабаптистом?

      Оукден принялся расхаживать туда-сюда, качая головой:

      – Из того, как он спорил со своими друзьями, я могу заключить, что они расходились во взглядах. Вы знаете, что радикалы тоже разнятся между собой, впрочем, как и их противники.

      – Да, это правда.

      Последние десять лет были временем перемены веры: люди переходили из католицизма в лютеранство, становились протестантами, а потом вновь меняли свои убеждения. Но Грининг и его друзья, очевидно, обсуждали совсем уж радикальные крайности. Я задумался: интересно, где теперь эти трое – Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди? Затаились?

      Джеффри снова заговорил:

      – Я частенько не мог понять, каким образом Армистед сводит концы с концами. Некоторые книги, которые он печатал, плохо продавались, а иногда он, похоже, вообще сидел без работы. А порой бывал занят под завязку. Я даже грешным делом подозревал, уж не печатает ли мой сосед запрещенные книги и памфлеты. Знаю, что несколько лет назад ему доставили большую партию книг…

      – В смысле уже напечатанных?

      – Да. Их привезли с континента, возможно нелегально, для распространения в Англии. Я видел их у него в хибаре, в ящиках, когда заходил спросить, не нужен ли ему дополнительный шрифт, который у меня оказался. Один ящик был открыт, и Грининг быстро его задвинул.

      – Интересно, что это была за литература…

      – Кто знает? Может быть, труды Лютера, или этого Кальвина, который, говорят, наделал немало шума в Европе, или Джона Бойла… – Джеффри закусил губу. – Армистед просил меня никому не говорить о тех книгах, и я поклялся, что не скажу. Но теперь он умер, и это уже не может повредить ему.

      – Благодарю вас за доверие, мастер Оукден, – тихо произнес я.

      Печатник серьезно посмотрел на меня:

      – Если бы я рассказал об услышанном не тем людям, Армистед и его друзья могли бы кончить так же, как вчера Энн Аскью. – Его губы вдруг в отвращении скривились. – Это было мерзко, просто отвратительно!

      – Да. Меня заставили пойти на Смитфилдскую площадь как представителя нашего инна и смотреть на казнь. Это было ужасное зрелище.

      – До чего же мне тяжело, мастер Шардлейк. Мои симпатии на стороне реформаторов. Я не протестант и уж тем более не анабаптист, но я никогда бы не отправил своих соседей на костер Гардинера.

      – А Элиас тоже входил в этот радикальный кружок? – тихо спросил я.

      – Думаю, что да, входил. Этим летом я не раз слышал его голос из хибары мастера Грининга.

      – Я должен допросить его, но я буду осторожен.

      – Хоть Элиас и такой неотесанный, но был искренне предан своему хозяину. Он хочет, чтобы убийц нашли.

      – И он может дать важные показания. Насколько я понимаю, Элиас сорвал первую попытку нападения на типографию за несколько дней до убийства.

      – Да. Он единственный это видел,