Пункт назначения – Прага. Александр Усовский

ногу. И добавил: – И где нам прятаться эти две недели – ещё надо найти.

      – Но сутки у нас есть?

      Савушкин вздохнул.

      – Это максимум.

      – Тогда я не вижу для нас самостоятельного выхода. Надо тут отабориться на денёк, прийти в себя, и радировать в центр, доложить ситуацию. Может быть, подполковник Трегубов что-то придумает, или даст другую связь?

      – Володя, не смеши. То, что у нас есть этот Штернберк, – и Савушкин кивнул на усадьбу, – уже дар Божий.

      Котёночкин развёл руками.

      – Тогда мне нечего сказать.

      Савушкин кивнул.

      – Мне тоже. Поэтому предлагаю дать слово пану Вацлаву Штернберку.

      Лейтенант оживился.

      – Ага! Он-то всяко побольше нашего знает об обстановке!

      Савушкин скептически глянул на своего визави.

      – Знать-то он, может, и знает, но доверять ему мы тоже полностью не можем. И не потому, что он жаждет нас предать – гестапо работать умеет, и выйдя на него – узнает всё, что он нам скажет. – Помолчав, Савушкин решительно бросил: – Ладно, идём к пану Вацлаву! – И, едва заметно улыбнувшись, добавил: – Они нас уже четверть часа ждут, в окна пялятся. Негоже томить хозяев в неведении….

      Глава четвертая

      О необходимости коррекции планов в связи со вновь открывшимися обстоятельствами…

      Слова «Пан Вацлав, вам привет от Владимира Нестеровича Кашубы», готовые вот-вот слететь с губ Савушкина – в последнее мгновение замерли, не успев покинуть его рта. И причина этого была проста – на капитана, внесенного в дом на плечах Котёночкина и Некрасова, со всех сторон просторной общей комнаты уставилось девять пар глаз, семь из которых принадлежали жителям Протектората Богемии и Моравии от шести до двенадцати лет от роду – примерно, конечно…. Ну твою ж мать! Савушкин про себя яростно выругался, выдохнул, освободился от опеки своих носильщиков, постарался «включить немца» до того, как пауза начнёт становится опасной – и вымолвил, с железом в голосе:

      – Kaltes Wasser für meine Soldaten, schnell! Und transportieren Sie zur Autobahn![7]

      Хозяин дома – пожилой, лет пятидесяти, чех в суконных серых бриджах и вязаной кофте, буркнул не то, чтобы недовольно, но явно без особой радости: «Яволь, фюнф минутен аллес фертиг сейн…», повернулся к дородной, кутающейся в просторную шаль матроне, судя по всему – жене – и произнёс извиняющимся голосом: «Vlasta, krmte pánev Němců studené vody…»[8] Та в ответ холодно кивнула, развернулась – причем демонстративно не замечая ни Савушкина, ни стоящих рядом лейтенанта с Некрасовым – и скрылась за кухонной дверью. Пан же Штернберк, вздохнув и сунув ноги в какие-то опорки, исполняющие роль домашней обуви – направился к входной двери. Семеро детишек продолжали молча и настороженно следить за вошедшими в их дом немцами – не издавая при этом ни звука. Однако, дисциплина тут у пани Власты, подумал Савушкин. Кто в этом доме настоящий хозяин – у него никаких сомнений не было.

      Савушкин посмотрел на своих. В глазах Котёночкина явственно читалось недоумение, Некрасов же, в силу своей флегматичности,

7

Холодной воды для моих солдат, быстро! И транспорт до шоссе! (нем.)

8

Власта, подай панам немцам холодной воды… (чешск.).