Возможности любовного романа. Ян Немец

у в колоду таро. Почему мы вместе? Возможно, ты ждала, что я назову какое-то твое качество, которое казалось тебе особенно ценным (а вот мне оно вполне могло казаться несущественным), или расскажу о всяческих утехах, которые дарят мне блеск твоей юности и гитарообразные контуры твоего тела. Но я молчал и думал, что ты нужна мне не по какой-то конкретной причине, но что в этом есть, наверное, какой-то смысл, что так правильно, и больше тут добавить нечего.

      Почему сейчас я возвращаюсь к нашему разговору, объяснить, пожалуй, будет непросто. Дело в том, что вопросы сердца обычно остаются без ответов, но, возможно, лишь неизбежно расходятся с ними по времени. Я видел, как ты, сидя в белом кресле, излучаешь тревогу, и тогда я взял с полки случайную книгу и открыл ее там, где страницы разделяла чернильно-синяя тесьма. Некоторое постоянство в отчаянии рано или поздно рождает радость. И у каждого из тех, кто в монастыре Сан-Франческо окружил себя красными цветами, стоит в келье череп, дающий пищу для размышлений… Что до меня, то если я чувствую, что в жизни моей происходит перелом, то не благодаря тому, что я приобрел, а благодаря тому, что утратил[1]. Я прочитал вслух фрагмент из “Записных книжек” Альбера Камю, но взбудораженный словами воздух тут же выпорхнул вместе с легким сквозняком через окно в сад и напитался там свежим запахом травы. Стало ясно, что мы получили ответ на какой-то другой вопрос, не на тот, который ты задала. Но теперь я знаю, что это был ответ на вопрос, который спустя несколько лет я задавал тебе снова и снова: “Почему ты от меня уходишь?” Однако ты молчала. Неужели ты тоже думала, что уходишь не по какой-то конкретной причине, но что в этом есть какой-то смысл, что так правильно, и больше тут добавить нечего?

      Вот, собственно, и все. Я сразу сообщаю вам об этом, чтобы вы не слишком переживали. Мне хотелось лишь одного – вернуть прожитую нами историю.

      harmonia urbis

      В то утро я проснулся от собственного смеха.

      Мне приснилось, что я катаюсь по улицам Брно на спине. Мои острые лопатки заканчивались маленькими колесиками, как у чемодана, а третье колесико, дребезжавшее по мостовой, помещалось где-то в районе крестца. Я старательно отталкивался ногами и мчался по пешеходному центру города, будто бы лежа на спортивных санях, но только головой вперед. Улицы из этого положения казались удивительно воздушными: небо раскинулось прямо надо мной, а доходные дома притворялись небоскребами. Правда, было одно неудобство – я не видел, куда еду, поэтому пешеходы либо отпрыгивали в сторону, либо широко расставляли ноги, чтобы я мог проскочить под ними, как шар сквозь крокетные воротца.

      Я мчался по городу без особой цели, подобно какому-нибудь владельцу кабриолета в теплый субботний день. Но потом кадр сменился и оказалось, что я уже успел подобрать пассажира, а точнее, рыжеволосую пассажирку, которая, видимо, вовремя не заметила, что моя голова, едва не касаясь земли, несется прямо на нее со скоростью пушечного ядра. Теперь девушка сидела у меня на коленях, и я, приглядевшись к ней снизу, признал свое попадание вполне удачным – если учесть, что врезался я в нее буквально сослепу. Наше положение было не только приятным, но и выгодным: девушка могла рулить, а я – больше не бояться, что сломаю себе шею, налетев на дорожный столбик, или застряну подбородком в какой-нибудь вентиляционной решетке.

      Мы неслись вниз по Пекаржской улице, когда я вдруг заметил то, что знал уже давно, но наяву до конца не осознавал. Весь город гулко резонировал, словно в пустотах под его мостовыми лежали огромные металлические пластины. Проезжал трамвай – и они отзывались басом, по тротуару стучали каблуки – и пластины звенели, как музыкальный треугольник; даже на брошенный окурок – и на тот они откликались. Я вдруг понял, что не наверху, а именно внизу записываются все наши шаги, промахи и скачки. Гигантская акустическая система преобразует наши движения в звуковые волны, которые окружают нас, хотя и находятся за пределами слышимости.

      Может, теперь я их наконец слышу, потому что уши мои так близко к мостовой, подумалось мне в том сне, и я спросил у девушки, не слышит ли она тоже что-то необычное. Но девушка только рассмеялась в ответ и устроилась на мне поудобнее, так что взгляд мой слегка затуманился и сон вдруг стал напоминать сон из какого-нибудь фильма. Нам даже ногами отталкиваться было не надо: мы неслись вниз по инерции, колесики под моими лопатками крутились как заведенные, девушка на мне ерзала, ветер свистел в ушах, и Брно гудело так, словно лежало не в междуречье Свратки и Свитавы, а на дне тибетской поющей чаши.

      Когда мы миновали больницу Святой Анны, меня стало одолевать беспокойство, знакомое во сне любому водителю: как же нам останавливаться на светофорах, если у нас нет тормозов? Но, к счастью, впереди зажегся зеленый; мы для верности прибавили скорость, проскочили перекресток и достигли кульминации на площади Менделя, свернув с дороги в какую-то кучу песка во дворе августинианского аббатства. Моя запыхавшаяся пассажирка принялась щекотать мне ребра, и от смеха я проснулся.

      Какой смысл вставать, если главные события дня уже случились?

      В то время я жил в квартире на Пелликовой улице. В престижном, так сказать, месте. Окна кухни выходили на

1

Переводчики прозаических и поэтических текстов указаны в конце книги. Там же читатель найдет примечания к местам, отмеченным сносками. – Прим. редактора.