Жестокое эхо войны. Валерий Шарапов

из столовки. – Что там вокруг?

      – На Марксистской тихо, – буркнул все еще надутый Валька Неукладов.

      – В сторону Воронцовской тоже никого, – вторил ему Косой.

      – Тогда айда за мной…

      Дав мужику с пареньком отойти на полсотни метров, троица покинула лавку под кустами сирени и двинулась следом…

      Сегодняшний день был решающим. Ранним утром, напутствуя молодежь перед отправкой в Глотов переулок, Дед Сафрон сказал:

      – Сегодня в Таганском заканчивают лопатить дела бывших вояк. Если не заметите ничего необычного, то вечером – как сгинет толпа военкомовских – приступаем…

      Оценив груз ответственности, Лавр не спускал глаз со всех, кто заходил и выходил из старого корпуса. С замиранием сердца следил за проезжавшими мимо автомобилями. Он изучал каждую мелочь; прислушивался к голосам, доносившимся через распахнутые окна, и даже принюхивался. И не находил ни одной детали, отличной от тех, что он наблюдал двумя днями ранее. Все было точно так же: несуетливо, буднично. Только когда утром Лавр снова увидел высокого тихаря, одна деталь немного удивила его. На подбородке у мужика белела какая-то отметина. «Пластырь! – приглядевшись, догадался племянник Сафрона. – Порезался и заклеил пластырем…»

      Вечером, около шести, Лаврушка сбегал к телефону-автомату на Воронцовскую улицу, позвонил на городскую хату, где ждал Дед Сафрон, и произнес условную фразу: «Профсоюзное собрание отменяется, домой вернусь вовремя». Это означало, что ничего подозрительного за третий день наблюдения не замечено, никто из сотрудников военкомата не думает о готовящемся налете.

      В половине седьмого опустело основное здание Таганского военкомата. В течение следующего часа остатки служивого люда покидали старый корпус.

      Без четверти восемь в Глотов переулок на легковушке прибыли Дед Сафрон и Беспалый. Постепенно подтягивались к месту будущих событий и остальные кореша.

      – Нарисуй обстановку, – приказал Дед.

      – В старом корпусе осталось пятеро. Два казачка[30] сидят на входе, три швейцара в большом кабинете, – отрапортовал Лавр.

      – Копошатся с делами?

      – Точно.

      – А что в основном?

      – Там только охрана. Двое. Занимаются уборкой.

      Беспалый глянул на часы.

      – А швейцары, значит, еще при делах. Чего ж так долго-то?

      – У них сегодня последний день. Кхы… кхы… – закашлялся от курева Дед. – Неизвестно, сколько они будут сидеть.

      – Так чего ж тогда ждать? Начинаем?

      – Не гони лошадок. На улице многолюдно – народ с работы домой возвращается. Начнем через полчаса…

* * *

      Спустя двадцать пять минут ничего не изменилось – сержант с рядовым бойцом по-прежнему охраняли вход в старый корпус, а в самом большом кабинете единственного этажа продолжали работать три офицера. Разве что прилегающие к военкомату улицы и в самом деле опустели – рабочий день окончился, люди разошлись по домам.

      Всего

30

Казачок – рядовой охранник, низший чин, человек на побегушках.