Голубки воркуют… Коршуны снова на охоте. Татьяна Ренсинк

усмехнулась с недовольством Иона, и Пётр склонился над её глазами:

      –Не смей создавать себе картин моих действий, которых не будет никогда.

      На его слова любимая недолго промолчала, посмотрев в глаза. Он видел, что она смягчилась, что есть в ней вера, но страх от сомнений не давал покоя…

      –А ты не боишься, что учитель окажется молод и хорош собой? – вопросила вдруг она, поразив и его, и застывшего на месте отца, являющегося невольным свидетелем сей сцены.

      –Ты избалованная девчонка, – выдал так же неожиданно любимый. – Ты привыкла получать всё внимание и любовь себе, но ты не одна на этом свете. Не заставляй меня жалеть, что повёл тебя под венец!

      –Что?! – выдохнула она, поражённая подобным ответом, и вскочила. – Убирайся! Иди! Пошёл вон, раз тебе я нужна только чтоб дома сидеть! Жалеет он!

      –Идите, голубчик, – тесть поторопился взять Петра под руку, уводя за собою к выходу.

      –Я пойду, действительно, – долго посмотрел тот в глаза любимой, уходя с её отцом.

      Схватив стоящую на столике вазу с цветами, Иона бросила ту им вслед, заставив Петра остановиться на пороге.

      –Это была любимая ваза моей матери, – оглянулся тот на осколки.

      –Не надо было оставлять её здесь! – выдала с яростью Иона и сложила на груди руки.

      Не выдерживая происходящего, Пётр резко подошёл и схватил её за плечи, слегка встряхнув перед собой. Испугавшись подобного жеста, любимая уставилась испуганно в ответ, и он сказал:

      –В письме, что получил в день нашего венчания я узнал, что по дороге на каторгу Соловьёв бежал. Теперь узнаю, что бежал сюда, в Стокгольм, чтобы забрать те деньги, которые его дружок Хилков хранил в банке. Никитин приехал, чтобы выследить его и вернуть в Россию, на каторгу, если тому ещё чего не припишут за побег.

      –Обязательно припишут, – добавил ожидающий на пороге тесть.

      –Это опасно! Неужели ты хочешь рисковать собою ради прихоти быть подле меня и следить, чтоб, не дай Бог, я не позарился на иную женщину? – продолжал вопрошать Пётр, снова легонько встряхнув любимую в руках. – Ну же,… где моя голубка? Где моя ласковая, понимающая возлюбленная?

      Опустив виновато взгляд, Иона ещё некоторое время молчала. Пётр отпустил её от себя и направился к выходу, где тесть снова взял его под руку:

      –Я провожу…

      –Петенька! – воскликнула взволнованно любимая вслед, и бросилась к повернувшемуся милому в объятия. – Прости меня, всё ревность. Я просто не могу с ней справиться. Я так боюсь, что все вокруг своей красотой отнимут тебя, а я,… а я… Я не знаю, как быть… Прости… Вернись скорее, умоляю.

      –Родная, – выдохнул свободнее Пётр, крепче прижимая к себе. – Всё хорошо. Просто учи пока шведский, а я вернусь сразу, всё расскажу и снова будем вместе. Никуда я не денусь от тебя. Ты самая красивая для меня, самая нужная, единственная навсегда…

      Одарив её губы жарким поцелуем, Пётр поспешил уйти следом за тестем, уже ожидающим на улице…

      –Благодарю, я не знаю, как справился бы, – вздохнул он, и тот обнял за плечи:

      –Крепитесь,