Семейный круг. Андре Моруа

брачный контракт твоей матери?

      – Это его внук, бабушка, – разъясняла Дениза.

      – Да что ты говоришь! Вот любопытно, – говорила госпожа д’Оккенвиль. – Твой дедушка очень гневался на этого нотариуса, он был брюзга и невоспитанный. Представь себе: когда он явился к нам по поручению Эрпенов, чтобы определить приданое невесты, и ознакомился с документами, он сказал дорогому Адеому: «Все очень просто, господин д’Оккенвиль: ноль плюс ноль дают ноль». А между тем я отдавала твоей маме половину моих драгоценностей, столовое серебро с нашим гербом, которое я получила от тети Селины…

      Дениза не слушала.

      Весной у Жака и Денизы вошло в привычку совершать после уроков небольшую прогулку. Они встречались в саду Сольферино, расположенном на полпути между их лицеями. В дождливую погоду они заходили в музей и вместе рассматривали картины Моне, рисунки Жерико; если погода бывала хорошая, они поднимались на Биорель или Мон-Сент-Эньян. Устроившись где-нибудь на откосе, под глинобитной стенкой, или прислонясь к стволу яблони в каком-нибудь саду, раскинувшемся на холмах, они любили смотреть на кружевные остроконечные руанские колокольни. Трем верхушкам собора соответствовали три шпица Сент-Уэн, а между этими двумя выделяющимися группами виднелась колокольня Сен-Маклу; хоть и не столь высокая, она отмечала еле заметной чертой подлинный центр пейзажа. Из фабричных труб валил дым и, клонясь от ветра, легкими беловатыми параллельными штрихами перерезал туман, поднимавшийся с реки. Дениза приносила в своей ученической сумке книги, которые ей хотелось дать прочесть другу, – «Дневник» Амиеля, стихи Тагора. Жак их брал, чтобы доставить ей удовольствие, но сам предпочитал Франса, Вольтера. Последнее время он особенно увлекался Ницше, у которого, как ему казалось, он находил оправдание чувственной, независимой жизни, которая манила его. Словарь его изменился; теперь он говорил о морали сильных, называл надуманным все, чего не испытывал сам. От преподавателя философии, молодого человека по фамилии Руайе, смелость которого опьяняла учеников, Жак воспринял новую мораль – мораль, основанную на разуме. Он читал Денизе отрывки из его лекций: «Надо приучить себя действовать согласно разуму, то есть пренебрегая советами, обычаями и щепетильностью. Сильный человек делает то, что хочет, и только то, что хочет. Действуй всегда так, чтобы оставаться самому себе господином, невзирая на влияние, которое окружающий мир оказывает на твои чувства».

      Дениза завидовала этой спокойной уверенности, но не могла усвоить ее. От времени, проведенного в монастыре, от проповедей аббата Гиймена, говорившего об аде, у нее осталось смутное, но неодолимое чувство страха перед потусторонними силами. Будучи твердой духом, она все же боялась грозы, потемок. Она не решалась признаться в этом Жаку, но гром казался ей небесным предостережением. Ей нравились ранние сочинения Метерлинка (приводившие тогда в восторг молодежь), потому что они говорили о вмешательстве в нашу жизнь невидимого и бесконечного.

      – Напрасно, – говорил ей Жак, – вы слишком снисходительны