Холм псов. Якуб Жульчик

в натуре, – отзывается Рымек.

      – Так позови их сюда, – отвечаю я ему, а вернее, это делает кто-то вместо меня. – Так позови их, я ведь – здесь.

      Они смотрят на меня некоторое время, словно не поняв, что я говорю.

      – Кого позвать? – спрашивает Лукаш.

      Девушка возвращается из кухни. Садится, где сидела.

      – Ничего нету, – отвечает. – Не знаю, где он.

      – Спокуха, – говорит Рымек. – Спокуха. Все путем.

      – Ну, раз нет бигоса, сходим-ка мы в «Андеграунд», – говорит Гжесь и встает. Я тоже. Иду в сторону коридора.

      – Да мне, если честно, все равно, я этого даже не читал, только фильм видел, как и Лукаш, но кто-то – наверняка помнит, – говорит Рымек и тоже встает.

      – Если увидишь эту дуру, то скажи ей, чтобы возвращалась, – Лукаш тупо пялится на то место, где я минуту назад сидел.

      – А позвонить? – спрашивает Гжесь.

      – Типа мне этой пиздёхе звонить? – отвечает Лукаш.

      – Кто-то точно помнит, – повторяет Рымек. Его тон говорит, что повторяет он это лишь ради самого повторения, он уже забыл, о чем речь.

      Мы выходим на улицу. Воздух резкий, но все равно как будто из клея, я двигаюсь медленно и тяжело, мне кажется, будто хожу по колени в воде.

      – Что они курят? – спрашиваю Гжеся.

      – Да он просто дурака валял. Поехали в «Андеграунд», – говорит он.

      – Я иду домой, – отвечаю.

      – Сука, ну когда мы в последний раз проводили время вместе? – спрашивает он меня. – Вот так просто?

      Я опираюсь на машину. Смотрю на него. Чувствую, как поднимается ветер. Это хорошо. Выдует из меня все это свинство.

      – Давным-давно, – отвечаю я.

      – Давным-давно, – повторяет он и добавляет: – Пошли. Не выделывайся.

      У меня нет сил ему отказать. У меня нет сил лежать рядом со своей женой в чужом месте и представлять, как ей вставляет старый, богатый чувак, который, непонятно отчего, в моем воображении имеет лицо Косинского. Я сажусь в машину. Знаю, что больше мне ничего не сделать. Знаю, что выхода – нет.

      – А ты бы меня отхреначил? – спрашиваю я. – За ту книжку?

      – Я ее не помню, – отвечает он и заводит машину.

      – Не помнишь?

      Гжесь останавливается неподалеку от двухэтажного дома, в пяти шагах от ратушной площади. Под домом толпятся какие-то люди, на втором этаже – огни, на улицу вылетает глухой ритм дэнс-музыки. Когда мы останавливаемся, кто-то сразу же паркуется рядом, с визгом давя на тормоза. Гжесь оборачивается, глядя, кто это. Когда узнает машину, кивает. Я даю ему на глоток пива.

      – Ты знаешь, зачем я это сделал. Знаешь, что случилось, – говорю я, и вдруг на меня опускается тень той черноты, след тех эмоций, словно кто-то зажал голову в тисках.

      Он молчит, закуривает, смотрит на меня, до конца не понимая, какое выражение лица выбрать, а потом говорит:

      – Это уже не имеет значения, Миколай. Имеет значение только завтра.

      – Лучшее завтра было вчера, – отвечаю я непроизвольно.

      – Ебать сучек и полицию, – говорит он, пофыркивая смехом, и, наконец, выходит из машины.

      Из