Цветы Тирке. Владимир Михайлович Гвановский

для тебя песню.

      – Вот это новость! Я готова слушать. Не знала, что ты пишешь песни.

      – Это моя первая, – Герман взял гитару и почувствовал, как его пальцы мгновенно вспотели. – Помнишь «Старые раны»? Я взял у Майка аккорды, придумал мелодию и написал свой текст. Слушай!

      Герман выключил свет в комнате. Саша присела на подоконник, натянув старый свитер на коленки, посмотрела в окно на жёлтый фонарь, мерцавший в тумане. Парень распечатал пачку, закурил. От мысли, что любимая пришла к нему ночевать и сидит рядом в одном свитере, без белья, ему становилось так хорошо, что начинала кружиться голова. Он сделал пару затяжек, протянул девушке сигарету и начал петь.

      Я снова, как ядом, отравлен тоской

      И вновь ухожу бродить.

      А в окнах вечерних свет яркий такой,

      Там кто-то умеет любить.

      И струны гитары скрипят, не поют,

      Мой блюз не выходит на свет.

      А кто-то создал семейный уют

      На пепле растраченных лет.

      И завтра с востока – снова заря,

      И на яйле пастухи.

      Любимая завтра проснётся моя,

      Ко мне не протянет руки.

      И вновь межу нами полсотни шагов,

      И даже есть повод зайти,

      Но связь обрывается вновь и вновь,

      И в трубке – снова гудки.

      Как волны морские, о камни дробясь,

      На миг замирают в блюз,

      Я, к двери твоей в темноте прислонясь,

      Не знаю, умру или спасусь.

      Сыграв коду, Герман отложил гитару, молча сходил к кухонному шкафу за початой бутылкой портвейна «Алушта», налил вино в белые чайные чашки.

      – Герман, я благодаря тебе поняла, что рок – не только героическая поза, рёв мотоцикла и перегар. Точнее, это всё – шелуха, обёртка, а суть рок-н-ролла – умение честно выразить свою боль, не бояться выглядеть ранимым и тонко чувствующим. В наше время, когда все социальные темы исчерпаны, суть бунта поменялась. Нет диктата государства, но есть гнёт попсы, равнодушия, лени. Твои стихи – порыв против всего этого болота. Наивные и несовершенные стихи, в которых есть нерв.

      Саша спрыгнула с подоконника, сделала шаг к юноше и поцеловала в губы.

      – Ты уверен, что хочешь любить меня? Не пожалеешь?

      – Не пожалею.

      – Ну тогда начинай, пока я не передумала.

      Они легли на колючее верблюжье одеяло. Герман нервно гладил ножку Саши, смелел, прикоснулся к её груди через свитер. Молчание казалось парню пошлым и неуместным, ещё хуже были ласковые слова, поэтому он без остановки рассказывал дурацкие истории из своей жизни или истории, придуманные на ходу. Потом перебрались под одеяло, где стало жарко, и Герман наконец снял с Сашеньки свитер и носки, не тронув растянутую майку с портретом Шевчука и надписью «Я получил эту роль», но когда на Германе остался лишь железный пацифик на цепочке, девушка сказала:

      – Я, конечно, очень уважаю Юрия Юлиановича, но меня не покидает мысль, что нас в постели трое. Думаю, сегодня твой кумир должен уступить.

      После