Голод. Алма Катсу

же прошу простить меня, – повторил Стэнтон, охваченный диким, против всяких приличий, желанием взять ее за руку.

      – Ничего страшного. Я не слишком хорошо его знала.

      Выходит, огорчена она чем-то другим?

      Но, стоило Стэнтону подумать об этом, Мэри Грейвс поспешно прикрыла губы ладонью.

      – Ужасную вещь я сказала, не так ли? Вечно говорю, чего не следует…

      – В этом мы с вами схожи, – с улыбкой заверил ее Стэнтон. – Вот только придется вам теперь всю историю рассказать.

      Девушка склонила голову, поднырнув под нижнюю ветку невысокой сосны.

      – Боюсь, история не слишком-то хороша. И, правду сказать, ужасно обыкновенна. Уверена, вы ее слышали много раз: верная чувству долга, дочь согласилась на брак по расчету, пойти за богатого, чтобы отец смог расплатиться с долгами.

      – Тогда вам, возможно, еще повезло, если все так обернулось, – сказал Стэнтон, но, вмиг осознав, что несет, поспешил продолжить: – Надеюсь, в мужья вам, по крайней мере, подыскали человека приятного.

      – Со мной он держался довольно любезно. Все вокруг пророчили нам счастливую жизнь. Однако… кто знает?

      Негромкий, мелодичный, ее голос внушал желание, чтоб она говорила, говорила, не умолкая.

      – Что же случилось?

      Мэри задумалась.

      – Если вам не хочется рассказывать, то…

      – Нет-нет, все в порядке, – заверила она, сорвав с ближайшей сосны веточку и рассеянно растирая меж пальцами хвою. В воздухе явственно повеяло сосновой смолой. – За две недели до венчания он с друзьями отправился охотиться на оленей и случайно попал под пулю. Друзья принесли его домой, однако помочь ему никто не сумел. На следующий день он скончался.

      – Ужасно, – выдохнул Стэнтон.

      Мэри повернулась к нему. Выражение ее лица оказалось знакомым: девушке не давало покоя чувство вины.

      – А знаете, что в этой истории хуже всего? Друг, подстреливший его, был вне себя от горя. Просто с ума сходил. А я… да, смерть жениха потрясла меня, но я едва прослезилась. Хотите знать истинную правду, как на духу? Мне, мистер Стэнтон, сделалось легче. Будто камень свалился с плеч, – с горькой, кривой улыбкой призналась она. – Выходит, я – законченное чудовище, разве нет? Мне бы расстроиться, пожалеть… если не бедного Рэндольфа и его родных, то хоть отца. Без денег, ради которых устраивался этот брак, отец разорился дотла. Пришлось нам продать все, что имели. Начинать все сызнова на том же месте, вновь добиваться уважения тех же самых людей отец в себе сил не нашел, и я исподволь натолкнула его на мысль о переезде в Калифорнию. Теперь, что бы с нами ни произошло, что бы ни ожидало моих родных в Калифорнии – богатство ли, нищета, – за все это в ответе я, и только я.

      – Вы – и чудовище? Вздор. По-моему, вы – особа исключительной откровенности, – сказал Стэнтон.

      Девушка снова заулыбалась.

      – Возможно. А может, мне просто потребовалось хоть кому-нибудь исповедаться в совершенных грехах.

      Отвернувшись от Стэнтона, Мэри Грейвс направилась