Голод. Алма Катсу

он чувствует, что может весьма пригодиться той, большей партии, если она вдруг сделается неуправляемой. С одной стороны, от этого на сердце легче: по крайней мере, один разумный человек в обозе останется, но с другой стороны, лично мне очень хочется убраться подальше до того, как они покончат с выбором вожака.

      Форт Ларами – настоящий, подлинный порубежный форт, в точности такой, как их описывают в газетах. Здесь сразу же чувствуешь себя на самом краю цивилизации: с первого взгляда ясно, что там, за глинобитными стенами форта, начинаются земли, куда почти не ступала нога белого человека, царство самой природы. Мне говорили, что только в нынешнем году этот рубеж пересекли несколько тысяч фургонов, а на будущий год число их, согласно всем ожиданиям, значительно возрастет – если, конечно, сему не помешает война с Мексикой или раздоры с индейцами. Пока что в форте налицо все признаки процветания: вдобавок к расквартированному здесь невеликому гарнизону, городок может похвастать довольно крупной факторией, кузнечной мастерской, платной конюшней и пекарней. Глинобитные стены окружают около полудюжины двухэтажных домов – вероятно, там проживают владельцы форта с семьями и прислугой.

      Невзирая на то что наш обоз – один из последних в сезоне, во время нашего прибытия жизнь в форте кипела вовсю. Возле фактории разгружала вьючных лошадей горстка трапперов – грязных, нечесаных, неухоженных типов в потертой оленьей замше и шапках из шкурок енота. Рядом, визжа от смеха, носились детишки. По пыльным улицам неторопливо ехали с полдюжины индейцев верхом на фантастической масти аппалузах с пейнтхорсами[7], а еще несколько, в платье на западный манер, по-индейски украшенном перьями и бисером, вольготно расположились на солнышке возле конюшен.

      Как и следовало ожидать, среди новоприбывших немедля разнеслась весть об устроенном при фактории баре, но меня в первую голову интересовал горячий обед, так как собственная стряпня надоела невероятно. Едва устроившись за одним из обшарпанных столов в обеденном зале, перед оловянной тарелкой, доверху полной жаркого в подливе, я заметил поблизости человека, одетого в ту же пресловутую оленью замшу, будто траппер, либо живущий в диких горах следопыт-маунтинмен. Длинные волосы его побелели от седины, морщинистое лицо потемнело на солнце, точно дубленая кожа. Назвался он Лайонелом Фарнсуортом, а направлялся, в отличие от всех прочих, не на запад, а на восток. И, мало этого, в одиночку, хотя странствовать одному по столь малонаселенным землям – затея крайне рискованная. По собственным словам, он уже однажды проделал путь в Орегон, два раза добирался до Калифорнии, и дорогу туда изучил едва ли не лучше всех.

      О «Маршруте Гастингса» – пути, которым вознамерился вести обоз Доннер – Фарнсуорт отозвался крайне неодобрительно. По мнению Фарнсуорта, земли в тех краях труднопреодолимы для фургонов и слишком суровы для скота. Случившийся рядом Доннер, услышав, что Фарнсуорт считает избранный

7

Американские породы лошадей. Аппалузы отличаются необычным, узнаваемым пятнистым окрасом, а пейтнхорсы – нарядной пегой мастью, разноцветными пятнами значительно крупнее, чем у аппалуз.