Угловая комната. Тимур Валитов

Говорила мне:

      – Bonjour! – с почти арабским выговором.

      – Еще бы загорела немного – за свою бы сошла, – смеялся я.

      Бабушка попросила официантку сфотографировать. Объяснила:

      – В садике покажу.

      – А когда в садик?

      – После праздников – завтра еще отпуск, слава богу. Я им книжку твою носила – сказали, очень уж грустная.

      – Грустная.

      – И мата много.

      – Много.

      – Можно ведь без мата.

      – Можно и без мата.

      Бабушка посмотрела на меня, подумала:

      – А мне не мешало, – сказала наконец, – пусть даже с матом. А в садик зря носила, наверное.

      Мы спустились в метро, доехали до Сити, вышли: дождь. Бабушка выглядывала из павильона, потом фотографировала через стекло, потом заключила:

      – Вот ведь зараза – дождь.

      Дошли подземным переходом до торгового центра. Поднялись в мебельный, бабушка полюбовалась диванами. Приглядела один с шестью цифрами на ценнике – для дачи.

      – Дачу-то где взять? – спросил я.

      – Что же мне – вечно в садике сидеть? Будет семьдесят – уволюсь, продам квартиру. Отправимся с отцом на дачу.

      Зашли в кофейный, я купил домой капсулы. Продегустировали кофе – по две чашки.

      – Мне больше не наливать, – сказала бабушка. – А то до дачи не доживу.

      Купили ей что-то в поезд, поели. Поехали обратно на Курский, забрали из камеры чемодан. Бабушка начала рыться в вещах, достала мне пирамидку:

      – Я думала, внутрь свечка вставляется. Уже в отеле поняла, что она не открывается.

      – Ничего, без свечки постоит. Спасибо.

      – Еще нуга есть – три килограмма. Отломить тебе?..

      – Не надо, я сладкое не очень.

      Бабушка подумала и не стала спорить:

      – Даже если надо – не отломлю: она как каменная.

      Нашли поезд. Закинул чемодан на полку, засомневался:

      – А сама сможешь снять?

      – Меня Миша встретит.

      Стали прощаться, бабушка спросила, когда приеду.

      – Только на свадьбу, – и опять про экзамены, про конференцию.

      – Ну, звони тогда, – сказала бабушка, но позвонила сама – ровно через сутки: участковый врач, две скорых, инсульт. На заднем плане Миша громко объяснялся с завотделения, то и дело что-то гремело.

      Потом Боря с Серебренниковым. Потом Боря с Ксюшей и Васей. Потом те же и Фарик. Потом только Фарик. В перерывах – мама, бабушка, пропущенные от Полины.

      Потом снится дача – так и не купленная, никогда не существовавшая, составленная из случайных деталей: самовар, тарелка слив, фиалки на подоконниках. Отец проглатывает водку, поднимается, говорит: пора. Выхожу во двор, отец следом: выносит чемодан, бросает в багажник. Появляется бабушка: она не едет, на ногах тапки – с крыльца не сойти. Мы прощаемся, отец бьет по гудку, торопит – и уже курит на перроне: как-то особенно, с тоской. Возьмет ртом воздух – так и ждешь, что вот-вот скажет, – а он помнет губами и снова за сигарету.

      Объявляют. Отец кладет мне ладонь на плечо, едва пинает чемодан: не забудь. Уходит. Вдалеке выворачивает