Сыны анархии. Братва. Кристофер Голден

быть. Без боли. Одна пуля. Быстро.

      Аарон совсем сдулся, окончательно распростившись с надеждой, и коротко кивнул. Потом устремил взгляд на задний коридор, куда Антуанетта удалялась, чтобы позвонить.

      – У нас минут десять, – подал голос Гаврила. – А если кто слышал стрельбу, то и меньше.

      Тут у стены пошевелился и тихонько всхлипнул Джон Карни. Все – Тринити, Олег и Гаврила – обернулись, уставившись на него. Он стоял там, сломленный и трясущийся, и плакал стариковскими слезами.

      – Гаврила, – сказал Олег.

      Тринити знала этот тон, знала, что он означает.

      – Нет, – отрезала она.

      Олег нахмурился, глядя на нее и целя теперь Аарону в спину.

      – Тринити.

      Опустив руку с пистолетом старика, девушка подошла к Карни и встала перед ним. Но не подняла глаз, боясь встретиться с ним взглядом.

      – Этот человек не сделал ничего плохого. Он поставил на такой жизни крест, пока мы не попросили его оказать нам эту любезность. Я не дозволю тебе убить его за это.

      Олег заколебался. Стиснув губы в ниточку, так, что побелели, он задумался над ее словами, но Тринити знала, чем это кончится. С Аароном он обошелся жестоко… но радости от этого не получил. Насилие для Олега – инструмент, но в душе он не убийца и верит, что люди пожинают то, что сами же и посеяли.

      – Ступай, сядь к столу, – сделал он знак Карни. – Уедешь тогда же, когда и мы.

      Старик молча двинулся к круглому кухонному столику и отодвинул стул.

      Аарон начал было поворачиваться – быть может, чтобы снова полезть в драку, – но Олег двинул его пистолетом в висок:

      – Шагай!

      Телохранитель сделал первый из своих последних шагов. Олег и Гаврила последовали за ним.

      Тринити понимала, что им пригодилась бы помощь при переноске стволов, которые они собираются похитить, но вместо того отодвинула стул и села за стол напротив краснолицего Джона Карни. Утерев слезы, тот устремил на нее взгляд, преисполненный сомнения. Поглядел на трупы Темпла и Антуанетты, и лицо его омрачилось. На мгновение Тринити показалось, что в нем проглянул былой кремень.

      – Коли карты сдавал Оскар, барышня, – промолвил Карни, – он говаривал: «Кто банкует, тот и выигрывает». Но он был дураком, что так думал. Порой банк проигрывает. Порой карта ложится так, что банк сгорает дотла.

      5

      Держа на руках своего младшего сына, Джекс прижался к головке мальчика носом. Томас больше не младенец, но от его волос до сих пор исходит младенческий запах, напоминающий Джексу о его важнейшей роли. Его сыновья – это его мир, смысл его существования. Люди толкуют о мерилах человеческой личности, но для любого человека, у которого есть дети, единственным истинным мерилом выступают глаза его детей. Если когда-нибудь они узнают, что он сделал для клуба, для братства и ради построения будущего, которого он желал для них… остается уповать, что они поймут, почему. Но с ходом времени он все четче понимал, что возможность дать им это будущее значит для него куда больше, чем получить