Слово. Сергей Алексеев

Тот не шевелился, и только на багровом горле ходил крупный, угловатый кадык.

      – Что с вами? Что?! – Анна наклонилась к старику, но дотронуться побоялась.

      – Колун сорвался… – шепотом выдавил Иван, не меняя положения.

      Старик простонал облегченно, перевел дух и, не убирая рук со лба, сел.

      – Гли-ко, – как-то удивленно произнес он, тяжело двигая мутными глазами. – Ровно быка ссадил.

      – Вам больно? До крови, да? – спрашивала Анна, осознавая собственную бестолковость. – Может, вам воды принести?

      – Не суетись, девка, – проговорил старик и, отняв руки, потрогал лоб. На месте удара краснела широкая ссадина и росла шишка, опухоль поднималась быстро, вздувая переносицу и затягивая глаза.

      – Я это… я нечаянно, – опомнившись, пролепетал Зародов. – Я не хотел, колун сорвался…

      Старик поднял колун – тупоносую железку килограмма на четыре, повертел в руках и отбросил в траву.

      – Однако приласкал, – с удовлетворением протянул старик. – Аж искры посыпались!

      – Возьмите вот, платочек, – Анна торопливо намочила носовой платок в бочке с водой. – Приложите ко лбу.

      – А-а, – отмахнулся старик и, поднявшись на ноги, пошел со двора. – Откололся я… Пойду.

      Несколько минут они молчали. Анна проводила взглядом качающуюся, печальную фигуру старика и опустилась на чурку.

      – Я же не специально… – сказал Иван. – Так вышло…

      – Лучше молчите, – выдавила Анна и расслабилась. – Хорошо начали: человека чуть не убили.

      – Да он вроде не обиделся…

      – Колуном в лоб – и не обиделся… Теперь хоть беги отсюда… Ладно, тимуровец, колите дрова, если ни на что больше не годитесь.

      – Как это – ни на что? – обиделся Иван. – Я же вон неплохую мысль подсказал, про старый капитал, – он взял колун старика, примерился.

      Они кололи и складывали дрова, поджидая хозяйку, а вместе с ней и ее укора, может быть, даже сурового приговора. Что это вы, скажет, пришли сюда бог весть откуда; чуть старика не убили, а теперь хозяйничаете тут. Убирайтесь-ка с моего двора, проходимцы, не надо мне вашей помощи. Вы, может, тунеядцы, а я вас привечаю…

      Марья Егоровна пришла только к обеду, когда вдоль плетня поднималась высокая поленница и от чурок осталась половина. Завидев хозяйку, незваные гости бросили работу и виновато присели. Зародов, голый до пояса и блестящий от пота, подтянул к себе ведро и, брякая дужкой, напился через край. Марья же Егоровна будто и не заметила, что творится в ее дворе. Она, не запирая калитки, прошла к крыльцу и тяжело опустилась на ступеньку. Глаза ее остановились на пропыленных броднях да так и застыли.

      Анна вдруг поняла, что настал момент действовать. Она села рядом с Марьей Егоровной и неожиданно для себя вздохнула по-бабьи, устало и горько. Марья подняла глаза.

      – Господи, зачем же вы? – тихо спросила она. –