Совершенство. Ний Хааг

ребёнок, капризничал и бормотал Корхарту что-то двусмысленное, после чего мужчины заподозрили Марка в гомосексуализме. Как-то утром Робертс вышел на середину комнаты с ружьём в руках. Глядя на завтракающих и, порядком уставших от подобных представлений мужчин, он подставил короткое дуло себе в грудь и нажал спусковой крючок. Раздался щелчок, – и мужчины выдохнули! Робертс театрально развернулся и уходя бросил, что это была лишь репетиция. Подобное происходило ещё несколько раз, поэтому у мужчин выработался стойкий иммунитет к выходкам молодого «театрала». В тот день всё шло по уже знакомому всем сценарию, с той лишь разницей, что действие происходило днём и снаружи здания. Ивлин в окно увидел размахивающего руками Корхарта и потрясающего в воздухе ружьём Марка. Ломак взял сигареты и, накинув верхнюю одежду, – май в прошлом году выдался на редкость тёплым, – вышел наружу. «Ты уже всех достал своими выходками! – кричал взбешённый Корхарт. – Что ты носишься с этим незаряженным ружьём? Заряди – и стреляй! Или снова будешь из себя изображать самоубийцу? Никто тебе уже не верит!» Робертс что-то негромко ответил, но Ивлин не расслышал и, попросту привалившись к двери, закурил сигарету. Корхарт не раз говорил, что находил у Робертса в комнате какие-то таблетки и, судя по фармакологическому справочнику, они являются запрещёнными. Видимо, отсюда брало начало истеричное, а в последние недели так и вовсе подавленное состояние Марка, особенно, как предположил Рон, когда таблетки у Робертса закончились. Корхарт вновь замахал руками и повысил голос и до Ивлина долетел обрывок фразы: «…И меня достал и его! Стреляй, трус, стреляй!» После этих слов Робертс наставил на Корхарта палец и что-то негромко сказал, затем воткнул ружьё прикладом в снег и встал рядом на колени. Ивлин отстранённо наблюдал сцену, подсчитывая в уме – сколько же ещё дней осталось до конца зимовки, и как долго ему с другом придётся наблюдать подобные представления. Тем временем Робертс навалился грудью на ружьё и дотянулся до курка. Грянул выстрел, от которого тело парня подбросило вверх и в сторону. Ломак помнил, что бросился вперёд на ходу запахивая пуховик, видя, как над раненым склонился что-то кричавший Рон. Помнил окровавленный пух на разорванной груди парня, страшную огромную рану от дроби и синие удивлённые глаза, устремлённые в небо. Марк умер за минуту, силясь что-то сказать, но захлебнулся кровью и затих. Ивлин помнил, как из распахнутых глаз молодого самоубийцы потекли слёзы, как раз перед тем, как его гаснущий взгляд застрял где-то в небе…

      – Ведь это после его выстрела перестал работать долбанный магнитофон в вездеходе, – продолжил Корхарт едва слышно. – Ты думал об этом?

      – Мы это уже обсуждали…

      – Нет-нет, я о другом!.. Чисто технически мы обсуждали, но согласись – в этом есть что-то мистическое!

      Начальник станции закатил глаза и терпеливо вздохнул.

      – Он оставил кофе на приборной панели. От выстрела, с его пуховика сорвало застёжку, и она угодил