Апология дворянства. Александр Никитич Севастьянов

век нашей культуры – это тотальное господство и триумф русского языка! Покажите-ка мне успешного франкоязычного или англоязычного писателя среди русских! Какие произведения русских авторов, написанные не по-русски, пользовались успехом?! Или хотя бы могли им пользоваться98? Категорически, это было совершенно невозможно! Все русские авторы соревновались друг с другом именно в русском языке, стремясь перещеголять один другого тончайшим его знанием, виртуознейшим использованием!

      Этим интересом, этим стремлением, этой жаждой, кстати, были вызваны к жизни и басни Крылова, и «Словарь живого великорусского языка» Владимира Даля, работу над которым он начал еще в 1819 г., а первое издание начало выходить в 1861. Но словарю Даля предшествовало создание шеститомного академического словаря русского языка (1789—1794) и учебника русской грамматики (1802), а еще раньше, в 1757 году, вышла из печати «Русская грамматика» Михаила Ломоносова. Ради совершенного познания родной речи сам Пушкин, по его признанию, ходил «учиться языку» к московским просвирням (своеобразное ремесленное сословие изготовителей церковных просфор). Рассказывая своим читателям-дворянам о том, что «здесь русский дух, здесь Русью пахнет», он удовлетворял их массовому запросу на сугубую русскость, их стремлению быть русскими вполне99. Той же задаче служило и создание Карамзиным на русском языке «Истории Государства Российского» (первое издание 1816 г.). И т.д., и т. п.

      Соловей явно преувеличил, причем настолько хватил через край, что извратил всю картину в угоду оригинальной концепции «нового прочтения». Это преувеличение счел нужным подхватить и даже еще усугубить Сергей Сергеев. Он, в частности, пишет:

      «О культурной отгороженности дворянства от „народа“, как об опасном для национального бытия расколе, нуждающемся в срочном преодолении, много писалось с начала XIX века, но в XVIII столетии в этом не видели трагедии. „Юности честное зерцало“, напротив, поучало, что „младые шляхетские отроки должны всегда между собой говорить иностранными языками, дабы можно было их от других незнающих болванов распознать, дабы можно было им говорить так, чтобы слуги их не понимали“. „Шляхетские отроки“ это наставление подхватили с таким энтузиазмом, что даже накануне войны 1812 года „высшее общество… говорило по-русски более самоучкою и знало его понаслышке“ (Н. Ф. Дубровин), за исключением наиболее экспрессивной части „великого и могучего“, которая использовалась для общения с подлым народом. А. М. Тургенев, по его словам, „знал толпу князей Трубецких, Долгоруких, Голицыных, Оболенских, Несвицких, Щербатовых, Хованских, Волконских, Мещерских, – да всех не упомнишь и не сочтешь, – которые не могли написать на русском языке двух строчек, но все умели красноречиво говорить по-русски“ непечатные слова»100.

      «Толпа князей» – это, конечно, сильно сказано. Но в целом разговорчики о том, что-де русское

98

Кроме «Философического письма» Чаадаева ничего даже в голову не приходит, и то было опубликовано «Телеграфом» Надеждина в переводе на русский язык.

99

Современник Пушкина писатель-романтик Александр Марлинский недаром высмеивал произведения, в которых «есть и Русский квас, и Русский хмель… есть и лубочные картинки нашего быта, раскрашенные матушкой-грязью; есть все в них кроме Русского духа, все кроме Русского народа». Для романтизма вообще характерно обращение к национальным корням, и русский романтизм не исключение.

100

Сергей Сергеев. Дворянство как идеолог и могильщик русского нациостроительства. – Вопросы национализма, №1, 2010.