Апология дворянства. Александр Никитич Севастьянов

утверждение об этнической чужести русского народа собственной элите (вариант: собственному государству, империи) – главный ключ к формуле «национально-освободительного» Октября, предлагаемой Соловьем. Не случайно именно данный тезис, предельно гипертрофированный, заостренный, лег в основу национал-анархической парадигмы, проповедуемой Хомяковым, Широпаевым, их учениками и эпигонами36. Не могло быть добрых плодов от худого древа.

      Дворянство под прицелом. Почему?

      Чем же все это обосновано у Соловья? Действительно ли элита России была этнически чужда русскому народу до степени «конфликта идентичностей»?

      Сама по себе эта логика, как уже сказано выше, не нова, ею пользовались те же большевики: чтобы обелить Октябрь – необходимо очернить российскую элиту. Нов, но зато нов принципиально, лишь биологический, этнический, аспект, акцентированный Соловьем.

      Чтобы обосновать свой главный тезис, Соловей, а за ним и Сергеев, радикально ограничивают наши представления об элите как таковой. В нее не попадают ни купцы и промышленники (в т.ч. сельские – зажиточные, богатые и предприимчивые крестьяне37), ни священоначалие, ни вообще интеллигенция (в т.ч. второго порядка, обслуживающая преимущественно интеллигенцию же, – писатели, художники, композиторы, философы, ученые-обществоведы и т.д.). Наряду с этой социальной (уточню: биосоциальной) элитой русской нации можно было бы упомянуть и чисто биологическую – казачество, поморов. Словом, все лучшее в русском народе, что выросло из его среды за тысячу лет – в точном соответствии с понятием элиты. Но авторы этого не делают принципиально.

      Для Соловья «элита», столь, якобы, радикально и даже этнически чуждая русскому народу, – это, по сути, лишь административный и офицерский корпус, непосредственно правящий класс, не без умысла отождествляемый со всем российским дворянством38.

      Надо признать, что большевики были в этом плане гораздо последовательнее Соловья, морально клеймя и физически уничтожая, целенаправленно и планомерно, все вышеназванные категории русского народа, записывая их всех в единую категорию «бывших людей». И упирали они при этом, конечно же, на чуждость вовсе не этническую (понимая, во-первых, что не им бы о ней вещать, а во-вторых, что это неправда), а исключительно социальную, классовую. Руководствуясь той самой диалектикой национального и социального, которую мне уже приходилось подробно разъяснять читателям39.

      Почему Соловей так избирателен в ограничении своего и нашего поля зрения? Это вполне понятно. Он вообразил, что тезис о чуждости русскому народу его элиты удастся доказать именно на материале российского дворянства. Обвинив его, во-первых, для начала, в нерусскости, а во-вторых – в антирусскости. На этом главном направлении он и сосредоточил свою оптику, чтобы нанести сокрушающий удар.

      В этом

36

О том, чем чревато для Русского движения малосмысленное следование этой разрушительной парадигме мне приходилось писать достаточно подробно в книге «Уклоны, загибы и задвиги в Русском движении» (М., 2011, глава «Что НОРНЕ норма, то норме смерть»).

37

В отношении этого слоя крепких сельских хозяйственников, огулом зачисленных в разряд «кулаков», были осуществлены жестокие репрессии: за 1929—1933 гг. в «кулацкую ссылку» было направлено более 2,1 млн человек. Вероятно, среди них было какое-то количество настоящих кулаков-мироедов, деревенских ростовщиков, но в целом это был цвет трудового крестьянства, его элита.

38

В действительности к началу ХХ века, как будет показано далее, уже произошла широчайшая диффузия русского дворянского сословия во все сферы деятельности, требующие образованности.

39

Александр Севастьянов. Диалектика социального и национального. К постановке вопроса. – Вопросы национализма, №1, 2010.