Война, в которой я победила. Кимберли Брубэйкер Брэдли

в неё.

      – Что, если не выйдет?

      Она сжала мои пальцы в своих на мгновение.

      – Храбрей, – проговорила она. И отпустила.

      В операционной меня ждал человек в длинном халате и с маской в руках. Он поднёс маску к моему лицу и сказал:

      – Когда надену, начинай медленно считать до десяти.

      Я протянула до четырёх – и провалилась в сон.

      Отходить от эфира оказалось тяжелее. Правая нога зажата, её пригвоздили к месту, не дают сдвинуться. Я пытаюсь высвободиться, бьюсь что есть сил, пот льётся градом. Меня накрывает бомбёжкой, я под завалом. Ногу не сдвинуть. И вдруг я каким-то образом опять в сыром шкапчике под раковиной, в Лондоне, в нашей старой квартирке. Меня заперла в нём мама. Тараканы уже…

      – Ш-ш, – мягко прошелестел у меня в ушах шёпот Сьюзан. – Успокойся, всё позади. Всё хорошо.

      Ничего не хорошо, что может быть хорошего там, в этом шкапчике под раковиной, дома у мамы…

      Руки тоже пригвоздили. Сверху накинули одеяло и подоткнули по бокам.

      – Открой глазки, – звучит мягкий голос Сьюзан. – Операция кончилась.

      Я открываю глаза. Из мешанины цветных пятен проступает лицо Сьюзан.

      – Тебе ничего не угрожает.

      Я тяжело глотаю слюну.

      – Врёшь.

      – Нет, не вру.

      – Не могу ногой пошевелить. Правой. Которая кривая…

      – Нет у тебя никакой кривой ноги, – говорит Сьюзан. – Больше нет.

      Как следует проснулась я уже глубокой ночью. Кровать окружали ширмы, за ними горел тусклый свет.

      – Сьюзан? – шёпотом позвала я.

      Ко мне подошла ночная сиделка.

      – Пить? – спрашивает.

      Киваю. Она наливает воды. Пью.

      – Сильно болит?

      Теперь припоминаю. После операции на правую ногу наложили гипс, поэтому-то я и не могла ею пошевелить. В лодыжке под гипсом ноет тупая боль, пронизывает ногу до коленки.

      – Не знаю, – говорю. – Она всегда болит.

      – Терпеть можешь?

      Я киваю. Стерпеть я могла бы, наверно, всё что угодно.

      Сестра улыбается.

      – Оно и вижу. Мамка твоя тоже сказала, что ты девка крепкая. – Протягивает мне таблетку. – Нат-ко, выпей вот.

      – Сьюзан мне не мама. – И слава богу. Глотаю таблетку, засыпаю.

      Когда я снова проснулась, прямо надо мной нависало лицо Джейми. Волосы всклокоченные, точно неделю не расчёсывался, глаза красные, опухшие. Плачет. Я рывком села в испуге.

      – Что? – спрашиваю.

      Джейми плюх! Мне на кровать. Прямо на гипс. Я аж скривилась.

      – Так, полегче, – говорит ему Сьюзан и за плечи оттягивает.

      А Джейми ко мне прильнул, лицом в меня зарывается.

      Я его обнимаю, поверх его головы на Сьюзан смотрю.

      – Что? Скажи же.

      – В письме, – говорит Сьюзан, – что вот от леди Тортон пришло, в нём сообщается…

      Я киваю. Так и знала, письмо, всё в том письме.

      Джейми как взвоет:

      – Мама умерла!

      Можно