Кузнецкий мост и Маргарита. Надежда Александровна Белякова

вспоминала, как впервые увидела эти напольные часы, его внесли мама и бабушка. Вот они стоят в дверях. Потом, обе, смеющиеся, вносят часы в комнату и ставят напольные часы сюда, где и сейчас стоят часы с прильнувшей к ним маленькой осиротевшей Ритой, крепко закрывшей глаза, чтобы утонуть в тех счастливых воспоминаниях. Настолько крепко, что слезинка скатилась по ее щеке, хотя одновременно от нахлынувших воспоминаний ее губ коснулась и улыбка. Мама и бабушка спорили, где же им лучше поставить эти часы. Тогда Рита и узнала торжественное слово – «циферблат». И, когда вскоре она с бабушкой «секретно» от партийца-отца оказалась в церкви, Рита таким громким шепотом спрашивала у бабушки, отвлекая ее от молитвы, что рассмешила и бабушку, и молящихся рядом с нею:

      – Бабушка! А почему у святых на голове циферблаты? Они носят на голове время? Зачем на иконах циферблаты?

      Но скрипнула дверь и в комнату вошла бабушка, окликнув Риту, она позвала и старшую внучку Капу. Обняла их, молча крепко прижав к себе. Они теперь остались вместе, одни, теперь уже не на виду у всего города, вышедшего в тот день 26 апреля хоронить Капитолину Карповну. Ее, учительницу, много лет встречавшую их детей и внуков-первоклашек, входящих в свою новую школьную жизнь. Так они вернулись с кладбища. Одни, один на один со своим горем. Похоронили мать. Отец начальник отдела пропаганды города Кимры, что-то писал в своём кабинете.

      Капитолина и Маргарита прижались к бабушке, долго стояли окаменевшие после опустевшей после их эвакуации комнаты. Наконец Елизавета Яковлевна прервала молчание и сказала:

      – Девочки! Но, главное, что мы смогли вернуться из эвакуации домой. Мы живы! И мама отошла в своей постели. Не безымянная могила на полустанке. А по-людски – есть у нее могилка. Мы к ней ходить будем. Цветочки на могилке посадим. Я буду шить, на еду заработаю! Прокормимся!

      Тут вдруг они услышали, что входная дверь в конце коридора открылась и закрылась. Послышались торопливые шаги отца по коридору. Отец заглянул к ним в комнату, взглянув на них слившихся в единый монолит горя, пробормотал, что-то невразумительное. Потом вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

      Вскоре раздался скрип и звук открываемой двери. Послышался кокетливый, нарочито беззаботный женский смех. В коридоре звонки женский голос кокетливо произнес:

      – Вот, забежала по дороге в ГорКом, взяла в столовой твой паёк. Тяжелый в этот раз пакет. Столько вкуснятинки! МУр-р-р-р! И крабы есть! Прелесть! В вашем отделе агитации и пропаганды. Ха-ха, ну, как без крабов?!!! Ха-ха! – радовался молодой женский голосок, игриво аккомпанировавший себе звоном бутылки о баночку крабов.

      Но Андрей Осипович резко одернул ее:

      – Ну, Таисия! Ты всё же потише! Они только что после похорон.

      Елизавета Яковлевна, невольно слушая эти радостные откровения, крепче прижала к себе девочек и поцеловала их. И, вздохнув, сказал, словно озвучив всем троим предназначенный приговор:

      – Понятно.