Кочегар. Ваня Кирпичиков

вился – никому не завидовал, ни с кем не общался – неинтересен ему был людской мир. Дома в обычном понимании у Мартина не было. Кочегарка стала для него лучшим местом в его скромной, незатейливой жизни.

      Глядя в огонь, спокойный и угрюмый Мартин внутренне преображался. Пламя завораживало его. Мыслями он переносился в те места и окружения, где ему было комфортно, уютно и благостно. Располагаясь на деревянном обшарпанном диване перед топкой, думал, мечтал. Нигде ему не удавалось улететь в другие пространства, как только, сидя на драном и вонючем диване. В эти моменты его лицо каменело – ни один мускул не двигался на нем. Со стороны Мартин казался напряженным, мрачным, но внутри ему было безмятежно и легко.

      Глава 2

      Тело Мартина присутствовало в кочегарке.

      Оно располагалось на диване. Это ложе являлось постаментом вечности. Той, которая была повсюду – в кочегарке, вне её и даже там, где никто не мыслил о ней – в бесперспективной перспективе. Ножки дивана вросли в угольную пыль пола. Они соединились вместе с ней и составляли единое целое. Их альянс как будто был всегда. Лоснящаяся от немытости и жира обивка разорвалась и клочьями висела. Мартин её иногда трогал, рассматривал, ощупывал – пытался выяснить смысл её бытия, но затем равнодушно, а иногда с непонятно откуда нахлынувшей ненавистью завершал бесперспективное занятие. Бурые подлокотники износились, расшатались и стремились к тому, чтобы просто развалиться, но назначение дивана не позволяло им это сделать. То, благодаря чему диван здесь существовал, запрещало ему разрушиться окончательно.

      Мартин подолгу сидел на этом деревянном объекте мира. Диван стал родным. Казалось, причина появления их была одна. Возможно, они одновременно появились и затем слились воедино. Никто не знает, есть ли в диване часть Мартина. Никто не ведает, есть ли в Мартине часть дивана. Может кочегар что-то скрывает? Может это одна сущность? Там, где все понятно и искренне, это скорее целое, чем дробное.

      На Мартине был засаленный коричнево-зеленый свитер с руническим орнаментом, очертания которого обозначали что-то скрытое и зашифрованное, имели смысл для пришельцев. Кочегар свитер снимал редко и только для того, чтобы полностью полюбоваться магическим рисунком. Ему нравилось трогать, ласкать изделие из шерсти дикого животного и чьих-то немытых колючих волос. Разглядывая каждую составную часть, верил, что свитер – это его кожа. Мартин периодически чистил грязной щеткой свитер – мыслил его, как свое тело и посему, таким образом, ухаживал, гигиенизировал.

      Суровые рабочие брюки обертывали ноги кочегара или то телесное, что было ниже пояса. Мартину нравилось бесцельно, а может и по какой надобности, тереть брюки своими руками. Делал он это размеренно и в такт, посланный ему кем-то. Выглядело это действо со стороны ритуально и по-шамански загадочно. В местах поглаживаний брюки стали зеркальными от затираний и толстого слоя жира.

      Мартин успокаивался, глядя в свое отображение на коленках. Только так, таким способом он мог себя лицезреть. При этом чувствовал свою значимость, причастность к внешнему миру при виде себя самого. Тревога и необъяснимое беспокойство уходили прочь. Наблюдение за собой являлось доказательством того, что он есть снаружи, а не только внутри, что он присутствует в пространстве, где имеются зеркало-штаны, кочегарка-черномазка, уголь, топка, диван…

      Рваные ботинки, как изъеденное мировой молью пространство, стояли на угольном полу. В них размещались стопы кочегара. Никто не знал, что важнее и главнее – ботинки или стопы. В ногах бежала бесполезная кровь Мартина – ну и что? В ботинках подобной красной субстанции не находилось – ну и что? Кто сказал, что кровь что-то значит и что она ценна? В ботинках, возможно, есть что-то такое, что гораздо выше ставило бы их в рангах сущего, чем стопы Мартина.

      Подошва бот была крепка в виду того, что кочегар постоянно и бессознательно набивал на неё всякие металлические пластины да куски чьей-то кожи, поэтому она росла и утолщалась. По этой причине ботинки нереально утяжелились и стали похожи на чугунные утюги, покрытые угольной пылью. Мартин с трудом в них передвигался, ковылял по своим черно-красным владениям, но испытывал все же больше удовлетворение от этого, чем неудобство. Такое движение ему нравилось, он чувствовал себя могущественным и величественным в этом угольном королевстве с множеством умных вопросов и молчаливых предметов без сущности и истины.