Семь футов под килькой. Елена Логунова

меня со скалкой в одной руке и пустой бутылкой в другой. Надо же, мы успели выпить все винишко?

      – Держи. – Петрик отдал мне скалку, оставив себе бутылку, и мы одинаково вздернули их в высоком замахе.

      «Бум-бум-бум-бум!» – шумно завибрировала дверь.

      Кому-то не терпелось отведать нашего гостеприимства.

      – Кто там? – напыжившись, громко и грозно вопросил Петрик.

      – Свои, – уверенно ответил неузнаваемый хриплый бас.

      – Ну, хлеб да соль вам, коль свои, – пробормотала я, свободной рукой нащупывая дверной замок. – Точнее, скалка вам да бутылка…

      Прятаться от неведомой опасности – это не мой стиль. Я Люся Суворова, и славная фамилия обязывает меня бесстрашно принимать бой!

      Я широко распахнула дверь.

      – Эй, вы чего? – прохрипел неузнаваемый бас. – Ужрались, что ли, и деретесь тут? Как знала, что не надо вам зарплату давать.

      Под арку, образованную нашими с Петриком воздетыми руками с бутылкой и скалкой, слегка пригнувшись, отважно шагнула Доронина. Она прошла в прихожую, развернулась и хмыкнула через плечо:

      – Ну, прям «Рабочий и колхозница», скульптора Мухиной на вас нет!

      Не дожидаясь приглашения, Дора протопала в кухню и громыхнула о столешницу принесенными бутылками.

      – Вот почему она не звонила в дверь, а стучала ногами, – глубокомысленно изрекла я. – У нее руки были заняты!

      Петрик очнулся и побежал проявлять гостеприимство – не то, которое со скалками-палками, а традиционное, с хлебом-солью. Точнее, с салатом и лазаньей.

      – О, коньячок? Очень кстати, мы как раз уже допили вино, – услышала я и тоже побрела из темной прихожей на свет, звук и запах.

      Лазанья как раз дошла до кондиции.

      Мы сели за стол и поужинали. За едой ни о чем неприятном не разговаривали – Дора, наш видный специалист по правильному питанию счастья, утверждает, что портить себе удовольствие от приема вкусной еды ни в коем случае нельзя. Мол, разрушительные вибрации и негативные флюиды недобрых слов передаются насущному хлебу, салату, лазанье и коньяку, с ними вместе попадают в организм и с удвоенной силой терзают нас изнутри.

      Поэтому лишь когда хозяюшка Петрик убрал со стола опустевшие тарелки и выставил рюмки и вазочку с конфетами, я спросила:

      – Федор Михалыч, у тебя все в порядке?

      – Хочешь знать, чего я приперлась на ночь глядя – так и спроси, – огрызнулась Доронина, наполняя рюмки.

      – Я вежливая!

      – Так вежливо спроси.

      – О’кей. Чему обязаны вашим визитом, уважаемая?

      Уважаемая хлопнула рюмашку, развернула конфету, сунула ее в рот и с оттопыренной щекой промычала:

      – Хреново мне…

      Я отняла у нее конфетный фантик, чтобы она не хрустела им, сворачивая и разворачивая – есть у Дорониной такая дурная привычка.

      – Я вижу, ты осипла, дарлинг. Фарингит, ларингит? Слишком много сегодня говорила, да еще это ледяное шампанское… – Сердобольный Петрик погладил Дору по плечу, обтянутому белым хлопком футболки.

      Начальница успела