Владимир Ост. Сергей Нагаев

увидев, что Владимир кладет бутылку на место.

      Осташов проигнорировал призыв торговца. Постояв еще немного, он молча взял с прилавка малюсенький флакон с литым двуглавым орлом и литой же надписью «Аптека».

      – Десять тысяч, – сказал продавец.

      Владимир вздохнул. Склянка ему была ни к чему.

      – Семь тысяч, – сказал парень.

      Осташов нахмурился еще больше.

      – Пять тысяч… Три…

      Владимир уже и не рад был, что остановился у наполненного стеклом прилавка.

      – Очень уж дорого, – сказал он первое, что пришло ему в голову.

      – Вот что, друг, – ответил вмиг посерьезневший парень. – Дешевле я продать не могу – это ж товар не уважать. Возьми даром, раз тебе очень надо.

      Парень говорил искренне, это было видно.

      Осташов поставил пузырек на стол и побрел по «Вернисажу», стараясь не задерживаться у прилавков.

      Путешествуя таким образом, он в конце концов дошел до сектора, где располагались художники.

      – Здорово, коллега, – приветствовал его бородатый мужичок лет сорока пяти, который держал в руке половину бутерброда с колбасой. Одетый в теплый тулуп, этот художник источал довольство и спокойствие. Он сидел, откинувшись на спинку складного стула. Перед мужичком помещался застеленный газетой деревянный ящик, который был сервирован на одну персону: на нем стояла поллитровка «Столичной» и маленький стаканчик. За спиной бородатого художника располагалось три решетчатых стенда, увешанных малоформатными копиями классических полотен. Особенно много было почему-то копий картины «Грачи прилетели».

      – Привет, – со вздохом ответил Владимир.

      – Как темпы торговли?

      – Нулевые. Весь месяц…

      – Нулевые? Ха-ха-ха, ха-ха-ха.

      Художник, казалось, очень обрадовался, но, увидев, что Осташов совсем помрачнел, бородач смутился и закашлялся.

      – Неужели ничего не идет? Ты же, я знаю, почти у входа торгуешь. Правильно? Хм. Странно. Ты садись, – художник кивнул на второй ящик, валявшийся рядом с его импровизированным столиком. – Садись, в ногах правды нет.

      – Но нет ее и выше, – ответил Осташов, похлопав себя по ягодице. Однако, помедлив, все же сел.

      Мужичок достал из сумки еще один стаканчик и поставил его рядом с первым.

      – Напиток у меня, как видишь, есть, а вот закуска уже практически, – бородатый художник с аппетитом впился в бутерброд, – вакуфка практивмнифки кончилаф.

      Мужичок без суеты доел бутерброд и философски добавил:

      – Это не беда, что закусить нечем. Раз надо, закуска будет.

      И правда, откуда ни возьмись, рядом с ними появилась рябая тетка с кастрюлей.

      – Кому пирожки горячие? Чебуреки называются. Чебуреки, чебуреки!

      – Tchebureque? – озадаченно переспросил оказавшийся поблизости негр-покупатель, на котором было стильное длиннополое пальто и только что купленная фуражка офицера