Двое. Юрий Широков

решение при жизни мне уже не светит. И почему-то мне кажется, что очень скоро я просто не выдержу и полечу с этого долбаного окна. У меня нет веры в то, что моя жизнь может быть лучше, что в ней появятся люди, которым я буду дорог, и что я смогу найти силы что-то поменять.

      Вот вы, Сараф, говорите о Вере. Вы думаете, я не пытался прийти к ней? Я просто не знаю – как! Я ходил в церковь, пытался там найти ответы на свои вопросы.

      И что? Там, так же как и в миру, я оказался никому не нужным.

      Священник – почти мой ровесник. Свое служение он видит в формальном исполнении ритуалов. Его цель – совсем иная, не имеющая никакого отношения к Вере. Он торгует Богом, продает Царство Небесное, обкрадывает простых людей, вымогая у тех последние гроши ради своей личной карманной и желудочной веры. Получается, что он до мозга костей лжец, обманщик и отъявленный палач человеческих душ. Он проповедует нам Христа, а сам совершенно в Него не верует. То же самое можно наблюдать и у священников более высокого ранга – видел я, на каких автомобилях подъезжало духовенство к Храму Христа Спасителя. А для самого главного из них вообще дороги перекрывают, когда он едет. Как так? Зачем им-то, называющим себя монахами, эта роскошь за счет простых людей? Они проповедуют нам живого святого христианского Бога, а сами пьянствуют, прелюбодействуют, играют в карты, едят сытно, одеваются шикарно, используя имя Христа, выстраивают себе особняки, пополняют свои счета в банках, учат за границей своих детей. Короче, вся их жизнь есть совершенное лицемерие и преступное шарлатанство. Для себя они живут праздно, пренебрегая тяжелым миссионерским трудом.

      Разве можно им после всего этого верить? Или совета у них просить? Да я для них – пыль придорожная!

      Люди же истинно верующие заняты в церкви самими собой, в своей вере они одиноки, им более никто не нужен. Любви к ближнему, Любви к Богу там давно уже нет. Во всяком случае, в тех местах, которые я посещал. И скажу больше – желание посещать другие места у меня пропало.

      Вот вы говорили, Сараф, что во главу своей короткой земной жизни мы поставили поклонение материальным благам и живём в плену своих ложных устремлений к приобретению любой ценой ненужных вещей.

      Да, это так. Лозунг – «хорошо жить еще лучше», может быть, не такой красивый, как церковные призывы к Вере, но зато честный. Хапаем, воруем, понимаем, что не правы, но остановиться не можем.

      Почему это происходит, почему? – Сима от отчаяния махнул рукой и отвернулся от Сарафа.

      – Не хотелось мне сегодня вступать с тобой в богословский спор, но, видимо, без этого не обойтись, – ответствовал Сараф. – Ты не хочешь идти в церковь? Знаешь, что там творятся беззакония? Что люди там плохие? Что ты никому там не нужен?

      Это обман, и прежде всего ты лжешь перед самим собой. Это все – оправдание простой человеческой лени. Стоять истуканом в Храме и таращиться по сторонам, зевая от формального исполнения ритуала, как ты называешь службу, дело нехитрое.