Озябнуть в Зимбабве. Кира Грозная

лысому), – посмотрите, что рисует моя дочь.

      И она вывалила на стол рисунки.

      Доктор, улыбчивый и, в общем, совсем не страшный, просмотрел всё, что-то бубня под нос (как мне показалось, даже одобрительно), и, повернувшись к маме, задал совсем неожиданный вопрос:

      – А она у вас долго писалась?

      Мама начала краснеть – шея, уши, потом лоб – и, не глядя на меня, тихо проговорила:

      – Танька, выйди…

      …Я, конечно, подслушивала. Как бы я выжила, если бы с пелёнок не научилась подслушивать разговоры взрослых и таким образом узнавать об опасности? За дверью мама говорила быстро-быстро, я улавливала обрывки её фраз, перемежаемых рокочущим «бу-бу-бу» доктора, задававшего вопросы.

      – Родной папаша – пьянь болотная… Второй брак… хороший… Село… контингент… дворовая шпана… Акклиматизация… месячные…

      Мне вдруг расхотелось подслушивать дальше.

      Но доктору я потом много чего порассказала. Всё, что помнила, особенно про пожар. Только искренность меня и спасла.

      – …Никакого расстройства, – успокоил маму Сергей Александрович. – Ваша дочь сильно испугалась, побывав на пожаре. Её бы на море свозить, в санаторий.

      – Да, да, – тихо согласилась мама, – конечно, свозим…

      И добавила:

      – Действительно, однажды она стала свидетелем поджога. Но ведь это было так давно… Четыре года назад!

      Лизавета размешивала сахар в маленькой, почти крошечной чашечке, в которой плескалась чернота.

      – Расскажи про этого… клиента, – попросила я.

      – Совершеннолетний. Вроде не дебил. Я знаю только то, что в новостях видела. А вчера Прохорыч сказал, что его отправляют к нам. Вот и всё.

      – А что было в новостях? Этот маньяк – такая знаменитость?

      – Помнишь, по «Пятому каналу» передавали, что автосервис сгорел со складами? Этот тип его поджёг! Ущерб нанёс – мама не горюй. Он, наверное, до конца своей жизни теперь отрабатывать будет…

      – Если мы не отмажем, – уточнила я. – То есть, если признаем вменяемым.

      Приятно всё-таки чувствовать, что судьбы других зависят от тебя.

      В дверь до пояса просунулся тощий вертлявый лаборант, похожий на диккенсовского Урию Гипа5, и торчал несколько секунд, переводя подслеповатый взгляд с меня на Лизавету и снова на меня.

      Мы лаборанта не любили. Он постукивал начальству: на Сергея Александровича – за курение в кабинете, на меня – за опоздания, на Прохорыча – за взятки в виде коньяка. Только Лизавете, единственной неподсудной из нас (она не пила, не курила – а главное, была племянницей крупного ведомственного чиновника), Урия Гип не делал гадостей. Впрочем, она его тоже терпеть не могла.

      – Елизавета Ивановна, вас ждут все, – прогундосил лаборант. – Пора начинать!

      После Лизаветиной экспертизы в тот день была ещё одна, с моим участием. Когда я вернулась, Лизавета перед зеркалом повязывала шарфик поверх серого пальто.

      – Я побежала, – проговорила она. – Завтра твоего

5

Один из самых зловещих отрицательных героев Чарльза Диккенса из романа «Дэвид Копперфилд». Уродливый внешне (костистый, но не угловатый, а извивающийся, с головой-черепом, без бровей, без ресниц), и при этом бессердечный, эгоистичный, двуличный, Урия Гип (или Хип) вызывает у читателей отвращение и ужас.