Цветок мака. Бронислава Вонсович

мы довольно бодро, так как проводники тоже не жаждали быть с нами больше необходимого. Судя по многочисленным шрамам, им не раз приходилось участвовать в стычках с нашими войсками, да и отсутствие дружелюбия явно на это указывало. На ночь мы остановились двумя лагерями, довольно близко друг от друга, но каждый со своей охраной. Я был уверен, что уж тут-то инор Лангеберг начнет капризничать и требовать условий, соответствующих его положению: магией ведь ему без крайней на то необходимости дед пользоваться запретил, а он привык к значительному комфорту дворца, из которого почти и не выбирался. Но нет, к моему глубокому огорчению, возможности прикрикнуть на капризничающего мага у меня не появилось: он спокойно поужинал и лег, как и все, на тонкую подстилку. Спали мы чутко, не полагаясь лишь на бодрствующих, но все обошлось.

      На следующий день настороженности было уже меньше, с орочьим командиром мы даже перекинулись парой фраз. Я пытался выяснить хоть немного о принятых у них обычаях, чтобы не попасть впросак при встрече с их вождем, но орк был неразговорчив и совсем не собирался читать лекцию о правилах поведения в стойбище. Короткие, односложные ответы – большего не удалось добиться даже нашим хваленым дипломатам, как ни разливались они соловьями в попытках подобрать нужную тему для разговора. Впрочем, им и не приходилось раньше искать общий язык с дикарями, ведь никто не предполагал, что наше многолетнее противостояние с орками закончится так внезапно. Да и нас учили только допросам. Я скосил глаза на проводника. Интересно, сколько бы он выдержал, примени я свое умение? Жаль, что ранее нам никогда не приходило в голову интересоваться особенностями их внутриплеменной жизни, а сейчас и не поспрашиваешь уже толком…

      Так далеко я еще ни разу не забирался. Нет, рейды вглубь орочьей земли были довольно частым явлением, но все они проходили не на таком уж большом расстоянии от границы – полдня-день неспешного пешего хода. А Степь в это время была хороша: сочная зелень разбавлялась яркими цветами, названий которых я не знал. Собственно говоря, из всего разнообразия растительного мира знал я более-менее только о розах, и то потому, что были они увлечением бабушки, королевы Ниалии, которое дедушка всячески поддерживал, привлекая в помощь меня и моего младшего брата. И если бы все ограничивалось только зазубриванием каталогов. Мы копали, сажали, поливали, удобряли, по мере сил, конечно… Так что о розах я мог рассказывать много и достаточно долго, только в моем нынешнем окружении это вряд ли кого заинтересовало бы.

      Я наклонился, не слезая с коня, и сорвал привлекший мое внимание цветок – ярко-алый, с черной серединкой, он был необыкновенно красив. Я неожиданно вспомнил, как он называется: мак. Несколькими неделями раньше их было намного больше – цвели они крупными скоплениями, ярко, празднично. Но этот был одинок – меня ждал, не иначе. Пах он солнцем, слабо, еле уловимо, нежно, как легкое дуновение ветерка. Не то что розы, чей душный, тяжелый запах я не любил с детства, мне он казался