Ураган для одуванчика. Андрей Анисимов

в доме появились новые дорогие вещи. Заменив холодильник, телевизор и стиральную машину, супруг надеялся, что молодая женщина успокоится. Но Кристина так не думала. Ее раздражали старые окна, рамы на которых закрывались неплотно, бесили скрипучие двери и доводила до отчаяния крыша, что в сильные дожди давала течь. Да и новые вещи, очутившись в старом интерьере, подчеркивали убогость их самопального ремонта. Вскоре она завела разговор о ремонте капитальном. Василий начал понимать – его любимая, хоть и блестяще владеет русским, думать продолжает по-эстонски. Представители маленького европейского народа болезненно жаждут комфорта и благополучия, понимая их как проявление культуры и цивилизованности. Особенно это касается женской части населения. Ничего удивительного в подобном феномене нет. Эстонцы народ хуторской, своего дворянства никогда не имели, переселяясь в города, тут же впитывали идеалы среднего класса – жить не хуже других и иметь не меньше. Жена Муравина в этом мало отличалась от предков. Естественно, ей хотелось, чтобы муж создал те условия жизни, которыми гордились ее знакомые и близкие. Василий Кристину любил и, хоть считал все это дурью и мещанством, взял кредит в банке на полмиллиона крон.

      Муравин посмотрел на часы. Стрелки показывали половину десятого вечера. Неужели он столько просидел тут под яблоней? Что-то сегодня происходило со временем. Он его не замечал. Кристина снова вышла из дома и присела рядом. Он посмотрел на жену. Глаза у нее покраснели. Она попросила:

      – Дай мне сигарету.

      – Я не курю.

      – Ты вчера отобрал у меня пачку. Верни.

      – И не подумаю. Тебе нельзя курить. Еще увижу, отлуплю. Ты же знаешь, русские мужики жен лупят, – и он заставил себя улыбнуться.

      Она оставалась серьезной:

      – Почему нам никто не звонит?

      Василий сделал вид, что не понимает:

      – А кто нам должен звонить?

      – Не знаю… врачи, полиция… Она ведь уже умерла?

      – Постарайся думать о другом.

      – Я стараюсь. Не получается, – она потянулась к стакану: – Дай мне тоже выпить.

      Василий быстро накрыл стакан ладонью:

      – И пить тебе нельзя.

      – А тебе можно? Тебе все можно. А мне ничего нельзя.

      – Перестань ныть и радуйся.

      – Чему?

      – Тому, что тебе ничего нельзя.

      Она, наконец, тоже улыбнулась. Но улыбка получилась вымученной:

      – Я радуюсь…

      – Радуешься, а глаза красные.

      – Я знаю, это очень некрасиво. Тебе противно на меня смотреть?

      – Не доставай. Иди лучше поспи.

      – Ладно, я пойду, а ты не пей много. Хорошо?

      Василий кивнул, и она опять ушла в дом. Он снова взглянул на часы. Стрелки показывали без двух минут десять. Он включил транзистор. Зазвучала музыка. Ему хотелось повернуть мысли к прошлому, но сознание сопротивлялось. Перед ним возникло заплаканное лицо жены. Он понимал, что придется