Мемуары Дьявола. Фредерик Сулье

замолчала и, пожав плечами, с грустной досадой добавила:

      – Как! Абсолютно незнакомый мужчина, которого я чуть ли не первый раз вижу… И вы могли подумать… Нет, нет, это невозможно!

      – Очень даже возможно; я и сейчас так думаю.

      – И всем расскажете, как только что грозились Шарлю…

      – Лучше отговорите этого сопляка, так как если я буду драться с ним, то каждому, кто только пожелает, открою причину дуэли.

      – А если у меня хватит влияния, чтобы остановить его, тогда что?

      – О сударыня, тогда совсем другое дело; я умею хранить тайны, да между нами пока и нет никаких секретов.

      – И не будет, клянусь вам!

      – Как вам будет угодно, сударыня; что ж, каждый из нас волен поступать как хочет.

      – Но, сударь! Я же замужем; у нас дети…

      Луицци пришел в ярость и резко ответил:

      – В том числе очень даже симпатичная девчушка.

      – А-а, теперь я вас понимаю; явившись сюда, вы уже в достаточной степени презирали меня, чтобы надеяться на многое.

      – Похоже, у меня не было нужды ни в каком предубеждении, зато вы сделали все, чтобы мне его внушить.

      – А вот этого я никак не понимаю. Вы, сударь, принадлежите к миру, в котором, как я вижу, словам придают более буквальный смысл, чем в нашем кругу.

      – Я из того мира, сударыня, где кокетство не превращают в средство наживы.

      – Так вот вы о чем, сударь?! Раз так, вот наш договор – порвите его!

      Госпожа Дилуа протянула Луицци бумаги, отвернувшись, чтобы спрятать слезы, но барон остался неумолим:

      – По правде, сударыня, лучше бы нам пойти до конца… И тогда, клянусь – буду молчать до гроба…

      Госпожа Дилуа с ужасом отшатнулась от него.

      – В таком случае, – решил Луицци, – мне остается только откланяться.

      Она зажгла свечу, и барон увидел, насколько бедная женщина бледна и расстроена; в наступившей тишине она накинула шаль и знаком пригласила его к выходу. Луицци был жестоко уязвлен столь холодным и решительным отворотом.

      – Подумайте же хорошенько.

      – Все. Решение принято.

      – Я злопамятен.

      – Я чиста, мне нечего бояться, господин барон.

      – Прощайте же, сударыня.

      – Прощайте, сударь.

      Не произнеся больше ни слова, она проводила его к выходу, и Луицци вернулся в гостиницу. В сильном возбуждении он улегся спать, особенно взволнованный тем, что собирался сделать. Наконец ему удалось забыться; проснулся же он очень поздно.

      Первым делом он поинтересовался, спрашивал ли его кто-нибудь.

      Получив отрицательный ответ, он подумал: «Господин Шарль, похоже, одумался… или ненаглядная госпожа все-таки уговорила своего раба?»

      За завтраком барон размышлял о том, как ему лучше поведать кому-нибудь о своем приключении. Луицци ни на минуту не сомневался в правильности своих поступков. Если уж мужчины не очень скромничают насчет женщин, подаривших им блаженство, то простят ли они радости, подаренные, как им кажется, другому? Но откровенность не такое уж легкое дело, как кажется.