Глиняные пчелы. Юлия Яковлева

был прав. В школу было не просто пора. В школу Шурка опаздывал!

      Вихрем пронёсся в ванную. От Сары там осталось только мокрое полотенце. Галопом в комнату. От Сары там осталось только черничное пятно наспех заправленной непроливайки, от куклы – ямка на подушке. Как пловец на соревновании, Шурка нырнул в футболку. Сунул руки в рукава куртки. На бегу выпил молоко. От Сары на кухне остались только чистые мокрые чашка и ложечка. Ополоснул стакан под краном, стукнул на стол рядом с Сариной чашкой. Выбежал, засовывая кусок хлеба в портфель. Бросился не к двери, а к окну. Расплющил щеку о стекло, чтобы заглянуть на самое дно двора-колодца. Увидел знакомый берет. Рора ждала внизу. Расплылся в улыбке.

      – Сейчас! – крикнул стеклу, зная, что она не слышит.

      И чуть не врезался головой в грудь дяде Яше.

      – Ой!

      Успел подхватить дядю Яшу. Восстановить равновесие. Захохотал. Сунул ему трость.

      – Ну ты даёшь. Хоть смотри, куда… – проворчал дядя Яша. Но Шуркин голос уже крикнул в коридоре: «Людочка, не могу какая шикарная!» Дядя Яша удивился. Вышел в коридор. А голос Шурки: «Иван Валентиныч! Секундочку! Дайте! Я помогу!» Да что это с ним? Дядя Яша прихромал к входной двери. Но Шуркины шаги уже трещали вниз по лестнице. Дядя Яша высунулся. Дверь внизу бухнула, и стало тихо. Раковиной закручивалась лестница, в столбе света роилась золотая пыль. Дядя Яша, не попадая тростью в шаг, запрыгал по звонким плиткам к окну во двор. Ухватился за подоконник. Прижался лбом к стеклу, чтобы увидеть, как выскочит Шурка.

      – Ой, вот это нехорошо, – испугался: у подъезда стояла Галя. Только этого не хватало. Бог весть что Шурка мог ей опять наговорить! Точнее – очень даже известно: гадости.

      Но вдруг увидел Шуркину кепку. Шуркину сгорбленную спину. Шурка скакал вокруг себя, вскидывая колени. На спине его, как кот на заборе, трясся Галин сын Максимка. И визжал от счастья:

      – Нет! Не-е-е-ет! Ещё-о-о-о!

      Четыре стены двора-колодца изумлённо глазели всеми окнами. Галя, судя по жестам, кудахтала: не урони смотри, смотри ж не урони.

      У самой арки, подперев плечом угол, стояла девочка примерно Шуркиных лет. Тощая и нескладная. Коленки-шишки. Берет на ухо. Она крутила на шнурке школьный мешок. И делала вид, что не глядит на Шуркины фокусы.

      А Шурка не глядел на неё. Слишком старательно не глядел. Только бузил, козырял – и хохотал громче обычного.

      «Девочка! Вот оно что». За Шуркой по дороге в школу теперь заходит девочка!» – дядя Яша покачал головой, углы губ приподнялись, а трость показалась ненужной. Асфальт внизу был серым. Отсыревшие, облупившиеся стены дома – серыми. Галино пальто – серым. А вот небо было цветным и новеньким, бело-голубым. Точно только его и успела покрасить малярша. И даже покрыть лаком.

      Неужели всё ещё наладится?

      Небо сияло. Кричало ответ: да!

      Дядя Яша выдохнул. Ему показалось, что он не то что побежать – он полететь может. Если, конечно, как следует разбежится. Подумал озабоченно-радостно: «Надо будет спросить, как хоть её зовут». Спохватился, сообразил: «…Нет! Уж конечно, не надо ни о чём спрашивать!»

      А звали её Рора. Аврора.

      Визг