Мир в ладони. Антология

застыла… Дальше что?

      Новый день, другие интонации,

      Все как-то фальшиво, все не то…

      Все на весе номинала вязано,

      Все продажно за фальшивый грош.

      Правда ежедневной ложью мазана,

      Только Богу точно не солжешь.

      Перед Ним как прах мы рассыпаемся,

      Дни наши – быстрее челнока.

      Нас несет… а мы все плыть пытаемся,

      Наших жизней мутная река.

* * *

      Вновь разукрашу окна в белый цвет,

      Внесу в ночной минор немного лака

      И нарисую сказку там, где ее нет,

      И завернусь в нее, как в грязный плед бродяга.

      Она осветит мой остывший мир,

      Закатным заревом нечаянно согреет.

      Любовь, одета в рваный кашемир,

      Нашлась, жива еще, но тяжело болеет!

      Я попытаюсь ее медленно поднять,

      Достать ее из-под толпы бегущей.

      Кровь вымыть, раны все перевязать,

      И пусть останется в моей душе «живущей».

      Меня прозренье больно озарит,

      Ее искал я бесконечными годами!

      Ее, святую, Бог всем нам дарит —

      Любовь с пробитыми руками и ногами!

      Она больна смертельно среди нас,

      Ее уродуем мы, рвем, калечим!

      Любим выплевывать обрывки фраз

      И гордо врать умеем – о прекрасном, вечном!

      … Не разукрашу окна в белый цвет…

      Закончились все силы, кисти, краски.

      За окнами остался мир где мира нет.

      И грустно стало от тяжелой сказки!

      За окнами стоит все та же ночь —

      Неповторимая, в изящном черном цвете.

      Но не боюсь ее, гоню все страхи прочь,

      Пусть все падет, но есть любовь на свете!

      Л. Ленц

      г. Москва

      Высшее гуманитарное образование. Писатель. Публикация пока только на интернет-сайтах.

      Из интервью с автором:

      Помню только, как я родилась по Слову, я жила и продолжаю жить.

      © Ленц Л., 2021

      Отец Петр

1

      История, которую хочу рассказать тебе, произошла, когда мне было всего двенадцать лет от роду. К тому времени даже моя родная бабка не знала, что из меня получится, если вообще хоть что-нибудь могло получиться.

      Видишь ли, мой дорогой друг, в те времена, из глубины которых я произошел, хорошее воспитание подарило свету куда больше первородных мерзавцев, чем достойных своей родословной людей. И все же, в отличие от других, я уже кое-что понимал про себя. Кое-что, несущее печать избранности. Разумеется, избранность эту я предпочел скрывать, как наш управляющий венгр скрывал истинный доход от семейного поместья. Присваивать сорок процентов хозяйской прибыли – а он скрывал именно столько! – во времена, когда человеческую жизнь отнимали в секунды за меньшие проступки, согласись, мог только человек с особым талантом. Я же, разгадав свою избранность, к пяти годам без труда скрывал многим больше венгра. Оставлял на поверхности лишь столько, сколько нужно для милого, подающего прекрасные надежды ребенка.

      С каждым годом моя уверенность в собственных способностях крепла, а исключительность жаждала своего воплощения;