Санктъ-Петербургскiе Мрачные сказки. Конек-горбунок. Владимир Владимирович Голубченко

с остававшимися гостями.

      Возвращаясь домой после столь томительного вечера, превратившегося для меня в затянувшееся ожидание мимолетной встречи, я никак не мог отделаться от мысли, что несмотря на очевидную неуместность предстоящей встречи, а в свете смутного предупреждения Митина даже некоторую угрозу для моей жизни, я буквально вслух повторял время запланированного свидания. Той ночью, возможности сомкнуть глаз мне не представилось. Всецело захватившая мое сознание Екатерина Филипповна, начинала озорно смеяться, кокетливо вскидывать брови и театрально вздергивать носик прямо у меня в голове. От этого помутнения, в сущности граничившего с наваждением, я не смог отделаться до самого утра. От того, стоило утреннему зареву коснуться сонных верхушек деревьев, залив скудными рассветными лучами окна Павловских обителей, я наспех собрался, привел свой туалет в порядок и уже спустя каких-то пятнадцать минут был готов отправляться к месту заветной встречи.

      С позволения случайного слушателя я вновь опущу интимные подробности этого рассказа. В конце концов, события о которых я действительно хочу поведать только берут начало в изложенных мною фактах. Опуская, как я уже ранее обмолвился, интимные подробности наших множественных утренних встреч в Павловском парке (да, памятная встреча о которой я поведал ранее была лишь первой в долгой веренице наших сношений) я могу сообщить, что пребывая на веранду к Митину после встреч, я только и мог, что лепетать бессвязные речи о том, сколь прекрасна и обворожительна улыбка госпожи Щербаковой, как в казалось столь взбалмошной натуре уживается поистине искренний почитатель российского государства и его культурных ценностей, как грациозно и утонченно она излагает свои мысли… А то с каким одухотворением и пылкой страстью я декламировал Митину о коротких мгновениях физического контакта рук и одного единственного поцелуя, несомненно достойно упоминания не в этом богом забытом месте, но на страницах самого Бальзака. Самозабвенно предаваясь воспоминаниям наших коротких встреч, я неустанно возносил к небесам гневные проклятия и клял судьбу за ее столь злую шутку, разделившую меня и объект моего обожания. Осенив меня пылкой, наполненной дурманящей страстью любовью, судьба очевидно потешалась надо мной наблюдая за моими душевными стенаниями из своего ложа надзирателя мироздания.