Любовь как сладкий полусон. Олег Владимирович Фурашов

самохинскую лихость».

      Соседская идиллия рухнула год тому назад, когда Кондрашов-старший и Самохин крепко поссорились. Тлеющий конфликт в ходе очередной стычки перерос в нешуточную драку. И вспыльчивый и тяжёлый на кулак Дмитрий Иванович крепко покалечил бывшего друга. За что суд и приговорил его к трём годам лишения свободы. Немудрено, что чёрная кошка неприязни пробежала и между хозяйками двух семейств, и, поневоле, между их детьми. Получилось своеобразное подобие противостояния Монтекки и Капулетти «замараевского разлива».

      С той поры Юрий избегал встреч с «занозой сердешной», а если они случались наперекор всему, отворачивался и прошмыгивал мимо неё. Так же поначалу поступала и девушка. Но затем она изменилась. Сталкиваясь со старым знакомым, Нина здоровалась с юношей, лаской принуждая его к ответной вежливости, а однажды и вовсе перегородила дорогу.

      – Юра! – сказала Самохина. – Постой. Есть разговор.

      – Стою, – ответил тот, переминаясь с ноги на ногу и глядя в сторону.

      – Посмотри мне в глаза, – потребовала девушка. – Ну, посмотри, пожалуйста…Я тебе что-то плохое сделала? Нет. Или, может быть, ты мне свинью подложил? Тоже, нет. Видишь, я перед тобой ни в чём не виновата. И ты передо мной – тоже. Конечно, и моего папу жалко, и твоего…А мы-то здесь при чём?!

      – Да…Ни при чём, – признал её правоту Кондрашов, взглянув в искренние и проникновенные, цвета неба в грозовую ночь, очи.

      – Вот и договорились! – облегчённо выдохнула Нина. – Я просто хочу, чтобы меж нами не было недоговорённостей.

      – Но…Но только между нами, – по-мужски бескомпромиссно предупредил тот.

      Отныне при встречах они пристально и с приязнью смотрели друг на дружку, как когда-то, и улыбались. Беспричинно. Вернее, от осознания того, что они не чинят зря обиды. Хотя для родных их замирение оставалось тайной.

      Позавчера, в спешке, Юрий и вовсе отважился купить хлеб в бывшем «сельповском» магазине, приватизированном Казимиром Анатольевичем. Тогда как ещё недавно и сам Кондрашов, и его мама совершали покупки в лавке, расположенной в противоположном конце села. Или же ездили за товаром на автобусе в город. Отмене юношей неписаного правила удачно способствовало и то, что Нина торговала без матери, а покупатели в магазине отсутствовали. И они разговорились как старые добрые приятели.

      – Ты знаешь, Юра, – озабоченно сказала ему Нина, – скоро мои мама с папой будут в отъезде. Вечера уже тёмные. А я одна с выручкой. Нападёт ещё какой-нибудь маньяк! Мне бы постоянного и надёжного…стража. Да и вообще, для других случаев…

      – Возьму колун побольше, и стану тебя стеречь, – игриво пообещал ей юноша на прощание.

      И вот сегодня «заноза сердешная» позвонила ему домой.

      – Кушаешь? – осведомилась Самохина.

      – Уже, – тактично соврал ей собеседник. – А ты как? Наверное, покупатель валом валит, от прилавка не отойти?

      – Да какие там покупатели! – досадливо