Грозовой перевал. Эмили Бронте

там Хитклифа. Он стоял у огня ко мне спиной, грубо отчитывая бедняжку Зиллу, которая в ответ то и дело бросала свою работу, теребила уголок передника или издавала возмущенный стон.

      – А ты, ты никчемная… – разразился он бранью по адресу невестки, когда я вошел, присовокупив ругательство, по сути, вполне безобидное, вроде «курицы» или «овцы», но на письме обычно обозначаемое многоточием. – Снова бездельничаешь? Все зарабатывают свой хлеб, ты одна живешь у меня из милости! Убери эту дрянь и займись делом. Ты заплатишь мне за несчастье вечно лицезреть тебя перед глазами. Слышишь ты, стерва проклятая?

      – Я уберу эту дрянь, потому что, если откажусь, вы все равно заставите, – ответила миссис Хитклиф, закрыв книгу и бросив ее на стул. – Но делать буду только то, что мне заблагорассудится, даже если у вас от ругани язык отсохнет!

      Хитклиф занес руку, и говорившая, по-видимому, не раз испытав на себе ее тяжесть, отскочила на безопасное расстояние. Не имея желания наблюдать за дракой собаки с кошкой, я живо прошел вперед, словно всего лишь собирался погреться у очага и не заметил прерванной перепалки. У обоих участников хватило приличия приостановить дальнейший обмен любезностями. Хитклиф убрал кулаки в карманы, дабы избежать соблазна пустить их в ход, а миссис Хитклиф поджала губы и отошла подальше, к стулу, где, сдержав слово, все время стояла, словно статуя, пока я оставался в доме. Продолжалось это недолго. Завтракать с ними я отказался и при первых же лучах солнца выбрался на свежий воздух – чистый, недвижный и морозный, словно неосязаемый лед.

      Мой хозяин окликнул меня, когда я дошел до конца сада, и предложил быть моим провожатым по вересковой пустоши. И хорошо, что предложил, потому что по всему холму пролегли белые океанские волны, причем их подъемы и впадины совсем не соответствовали рельефу местности. Во всяком случае, многие ямы оказались заполнены снегом доверху, а длинные насыпи, образованные пустой породой карьеров, стерлись из картины, сохраненной моей памятью после вчерашнего путешествия. На одной стороне дороги я еще тогда заприметил тянувшийся через всю пустошь ряд каменных столбов в шести-семи шагах друг от друга. Их установили и покрасили известью специально, чтобы они служили путеводными вехами в темноте или же когда метель, как в этот раз, сровняет тропинку с глубокой трясиной по обе ее стороны. Однако если не считать черных точек, выступавших над настом то тут, то там, все следы камней исчезли, и моему спутнику приходилось частенько направлять меня правее или левее, хотя мне казалось, что я строго держусь вьющейся по пустоши дорожки.

      Мы почти не разговаривали. При входе в парк поместья «Дрозды» Хитклиф остановился, сказав, что теперь я точно не заблужусь. При прощании мы ограничились быстрым кивком, и я побрел вперед, рассчитывая лишь на собственные возможности, поскольку домик привратника до сих пор стоит необитаем. От ворот до дома идти мили две, но, по-моему, я проделал все четыре, если учесть, что заплутал в одной из рощиц, а потом провалился