Они хотят быть как мы. Джессика Гудман

и живые. Темнота. Кромешная темнота.

      – Ты в порядке? – Адам возвращается и кладет руку мне на плечо. Мне удается кивнуть. – Все образуется, Джил. Я обещаю.

      Он ни разу меня не подводил. Наоборот, всегда спасал меня.

      – Давай просто оставим это в прошлом, ладно? У тебя впереди лучший год твоей жизни.

      – Ладно, – отвечаю я с легкой улыбкой.

      Я не хочу, чтобы улыбка меркла, но Адам прав. Это действительно в прошлом. Шайлы больше нет. И куча безумных сообщений от сестры ее убийцы не вернет мне подругу.

      В тот день, когда умерла Шайла, копы отвезли всех нас в участок. Они раздали нам засохшие крекеры и пластиковые стаканчики с приторным апельсиновым соком, прежде чем задать несколько безобидных вопросов. Потом они позвонили всем родителям, чтобы те приехали за нами. Сначала забрали Марлу, потом Генри и Квентина и, наконец, Роберта. Родители Никки уехали в Сингапур, поэтому моя мама разрешила ей остаться у нас. Она не кричала и не ругала нас за то, что мы солгали о том, куда ушли. Мы обещали, что заночуем у Никки. Вместо этого она молчала в машине.

      Когда мы вернулись домой, мама приготовила сэндвичи с жареным сыром, потребовала, чтобы мы приняли душ, и, разломив таблетку ксанакса, положила по половинке каждой из нас на ладонь.

      – Позвони своей маме, дорогая, – сказала она Никки.

      – Они останутся там еще на неделю, – сообщила мне Никки, повесив трубку. – А до тех пор – пижамная вечеринка? – Она слабо улыбнулась. Мы сидели рядком на диване в моей гостиной, застывшие в нервном напряжении. Мы никогда не устраивали ночных девичников вдвоем. С нами всегда была Шайла. Я обхватила себя руками.

      – Я еще не плакала, – сказала я и закрыла глаза. Тотчас нахлынули воспоминания. Запертая дверь. Ошеломляющая темнота. Момент осознания, что мы совершенно одни.

      К горлу подкатил комок желчи, и, прежде чем я успела зажать рот рукой, мои ладони покрылись липкой зеленой слизью. Слезы наконец обожгли глаза, и я почувствовала исходящий от меня запах – как мне показалось, ядовитый.

      – Черт, Джилл. – Никки сходила за рулоном бумажных полотенец, встала на колени и принялась вытирать пол.

      – Извини, – хрипло отозвалась я.

      Она посмотрела на меня снизу вверх. Ее глаза, уже не подведенные розовыми тенями, больше не блестели, как прошлой ночью.

      – Тебе не за что извиняться.

      Я отвернулась от нее, задаваясь вопросом, позволено ли нам горевать о том, что мы потеряли, или это право принадлежит только другим. Неужели нас тоже наказали за то, что мы совершили? Получается, мы были соучастниками, не так ли? Никки, должно быть, тоже подумала об этом, потому что задрожала и свернулась калачиком рядом со мной. Она уперлась босыми ступнями в мои ступни, и наши тела, соприкасаясь, образовали форму сердца. Так мы просидели весь день.

      Никки была так не похожа на Шайлу – жесткая там, где Шай отличалась мягкостью, и я имею в виду не только ключицы и бедра. Она съеживалась от страха, когда Шай истерично хохотала во время просмотра ужастиков или под кайфом. Но их объединяли две схожие черты. Упрямство