Внутренняя империя Юань. Цзэдун Тао

не дрогнет, мне хан Хубилай как отец, – твердо сказал Ван Юань, невзирая на мнение ильхана, что он не убийца.

      – Вот и договорились.

      Хан радостно потер руки. – Завтра у меня во дворце намечается праздник, я тут себе еще одну жену присмотрел. Приходи со своей Думариной, я и на нее погляжу… Ведь пока ты мой гость, будешь мне другом и шафером.

      Хан с удовольствием погладил ладонями свой круглый живот и хитро подмигнул Ван Юаню. И это можно было понимать по-разному, в том числе и как предсказание – намек на беременность его спутницы. Странный был все-таки этот хан Хулагу.

      Как же случилось так, что очень любящая своего хана, ревнивая и властная Докуз-Хатун позволила Хулагу взять себе молодую жену? Она ведь не желала делить его даже с Олджей-хатун, единственной старшей женой, сопровождавшей хана в ближневосточном походе. Остальных всех жен и наложниц ильхана, по приказу Докуз-хатун оставили в монгольской степи.

      Несмотря на запреты Докуз-хатун, ее строгой морали, ильхан слыл большим дамским угодником, любящим созерцать десять тысяч вещей – мир и его красоту, по-особенному остро проявленную в женщине. Возможно, именно поэтому хан Хулагу не спешил креститься, как обещал… – ведь Иерусалим еще не взят, а следовательно, есть еще время подумать и пожить в свое удовольствие. К тому же, сирийские христиане и так почитали хана святым, вместе с его добродетельной супругой Докуз-Хатун, водрузившими святой крест в многовековой столице аббасидов Багдаде. Возникшее противоречие нужно было как-то разрешить… Докуз-хатун позаботилась об этом весьма оригинально – она предложила хану взять в жены свою племянницу Тукити-хатун, ревностно воспитанную в христианской вере. И в такой способ "дожать" своего медлительного супруга.

      Ван Юаня тяготило невольное гостеприимство хана Хулагу, он себя чувствовал лишним на чужом празднике, – хотя здесь и предлагали много яств, все они ему казались безвкусными. Так бывает, когда человек уже сделал выбор – результат многотрудной борьбы и самоотречения, а обстоятельства склоняют его снова окунуться в бездну сомнений. Почувствовав лишь на миг иные возможности, его душа теперь стремилась побыстрее освободиться от родственных уз – обязанностей, связывающих ее по рукам и ногам; глядя на бесполезные брачные хлопоты, он не находил для себя утешений, и нечему было радоваться другу жениха, когда невеста так безыскусна в любви. Но кто может заявить об этом во всеуслышание?

      Помнится, он заходил в церковь, когда был в ставке Батыя… – и взгляд Богородицы обещал ему милости неизведанные, однако прочувствованные до таких тайников души, о которых можно только мечтать. Во время беседы с ханом Хулагу, получив лишь на миг подтверждение, – он готов был бежать на край света, искать свой потерянный Рай.

      – Не каждый ключ открывает заветную дверцу; часто бывает так, что и ларец под рукой, а открыть его нечем, – произнесла Думарина, глядя, как он одевает присланные ханом Хулагу прекрасные брачные одежды и хмурит чело. – Главное, важно знать, что сокровища