Театр и другие романы. Уильям Сомерсет Моэм

себя и других?

      – Вы Харрингтон-Гарденз знаете? – спросила она Уоддингтона, задумчиво улыбаясь.

      – Нет, а что?

      – Да ничего, просто это очень далеко отсюда. Там живут мои родители.

      – А вы подумываете об отъезде домой?

      – Нет.

      – Отсюда вы, надо полагать, сниметесь месяца через два. Эпидемия как будто пошла на убыль, а станет холоднее, так и совсем прекратится.

      – Мне, пожалуй, будет жалко отсюда уезжать.

      Она задумалась о будущем. Какие у Уолтера планы, она не знала. С нею он не делился. Был холоден, вежлив, молчалив, непроницаем. Две капли в реке, бесшумно текущей в неизвестность, такие неповторимые друг для друга, а на посторонний глаз не различимые в общем потоке.

      – Смотрите, как бы монахини не обратили вас в свою веру, – сказал Уоддингтон со своей лукавой усмешкой.

      – Им некогда этим заниматься. Да это для них и не важно. Они бесконечно добры, вообще это удивительные женщины. А все-таки… не умею я это объяснить… нас разделяет стена. Не знаю, в чем тут дело. Как будто им известен секрет, который и есть для них самое важное, а я недостойна к нему приобщиться. Это не вера, а что-то более глубокое и значительное. Они пребывают в своем мире, а нам туда доступа нет и не будет. Каждый день, когда за мной закрывается дверь монастыря, я чувствую, что перестала для них существовать.

      – Ну понятно, для вашего тщеславия это чувствительный афронт, – поддразнил он.

      – Тщеславия? – Китти пожала плечами. Потом с ленивой улыбкой обратилась к нему: – Почему вы мне никогда не рассказывали, что живете с маньчжурской принцессой?

      – Чего еще эти старые сплетницы вам наболтали? Для монахинь это же смертный грех – обсуждать частную жизнь таможенных чиновников.

      – Почему вы так болезненно это воспринимаете?

      Уоддингтон скосил глаза вниз, словно придумывая ответ похитрее, а потом слегка пожал плечами.

      – Афишировать тут нечего. Навряд ли это способствовало бы моему продвижению по службе.

      – Вы ее очень любите?

      Он поднял голову, теперь на его некрасивом лице было выражение как у провинившегося школьника.

      – Она ради меня бросила все – дом, семью, обеспеченное положение. Уже много лет как от всего отказалась, лишь бы не расставаться со мной. Я несколько раз прогонял ее, а она возвращалась. И сам от нее сбегал, а она меня опять настигала. А теперь я махнул рукой – придется, видно, терпеть ее до конца дней.

      – Она, наверно, любит вас до безумия.

      – Странное это ощущение, – отозвался он, растерянно морща лоб. – Я ни минуты не сомневаюсь, что, если б я решительно ее отставил, она покончила бы с собой. Не от обиды на меня, а совершенно естественно, потому что жить без меня не захотела бы. Очень странно сознавать это. От такого не отмахнешься.

      – Но главное ведь – любить, а не быть любимым. К тем, кто тебя любит, даже благодарности не чувствуешь, с ними бывает только скучно.

      – Как