Последний вечер в Лондоне. Карен Уайт

Уильямс протянула ей меховую накидку.

      – И сумочки, – добавила Ева, поднимая сумочку Прешес.

      Миссис Уильямс проводила ее до двери.

      – Я приду завтра рано утром, еще до мадам Луштак. Пожалуйста, не опаздывай и верни платье с накидкой вовремя.

      – Не волнуйтесь, я приду.

      Очень аккуратно Ева прошла по коридору до двери в шоу-рум и открыла ее. Горело всего несколько ламп, и, судя по всему, все ушли. Она подавила свою досаду и вошла в комнату, закрыв за собой дверь.

      – «Она идет во всей красе, светла, как ночь ее страны» [10].

      Ева повернулась на звук голоса Грэма. Трепет от его присутствия омрачила лишь мысль о том, что ей следовало знать поэму, которую он процитировал. Образованная дочь врача из Девона точно бы знала. А он замолчал, словно ждал, что она закончит четверостишие.

      – Грэм, – произнесла она вместо этого. Быстро подойдя к нему, она крепко поцеловала его.

      – Любимая, – прошептал он. – Какое очаровательное приветствие.

      – Я скучала. – Ева подошла еще ближе и снова поцеловала его. – Прошел уже целый день.

      Его руки скользнули ей за спину, теплые пальцы легли на ее обнаженную кожу. Он глубоко вздохнул, а затем слегка отстранился от нее.

      – Может, бокал шампанского? Иначе я сомневаюсь, что мы доберемся до приема, и София огорчится.

      – Что ты ей рассказал обо мне? – спросила Ева.

      Он, казалось, удивился вопросу.

      – Как что? Правду, конечно.

      – Правду? – переспросила она. Во рту внезапно пересохло.

      – Да, любимая. Тебе нечего стыдиться. Она тебя, кстати, помнит. С того дня, когда ты демонстрировала наряды ей и нашей матери. Она подумала, что ты очаровательна. А еще она находит достойным восхищения то, что ты сама пробилась в жизнь после такой трагедии. Быть «бельевой прищепкой» в доме мод с хорошей репутацией – достойно уважения. – Он взял ее ладони в свои. – Наша мать не столь прогрессивно мыслит, но она поменяет свое мнение, уверен. Я могу быть весьма убедителен.

      Он улыбнулся, и Ева ответила ему улыбкой, но губы ее дрожали. В этот момент она чуть не рассказала ему всю правду. Но она не хотела портить такой момент. И еще она уверенно могла сказать, что уж если миссис Сейнт-Джон считала дочь врача, ставшую моделью, неподходящей партией для сына, то страшно представить, что произошло бы, узнай она правду. Грэм потянулся к открытой бутылке на маленьком столике и налил шампанское в два предусмотрительно подготовленных бокала. Один он протянул Еве, не отрывая от нее глаз.

      – Ты выглядишь просто потрясающе, Ева. Полагаю, остальные дамы могли бы одеться в рубища, и никто из джентльменов этого не заметит.

      Она отпила из своего бокала и улыбнулась.

      – Меня интересует внимание только одного джентльмена. А он и сам выглядит сегодня превосходно. – Она остановила свой взгляд на сшитом на заказ черном смокинге Грэма, который облегал его стройное тело и подчеркивал широкие плечи; на черном галстуке-бабочке и белой с вкраплениями золота сорочке с отложным воротником, оттеняющей

10

Строки стихотворения Дж. Байрона «Она идет во всей красе…» (1814).